Но это было не так. Я не задавал лишних вопросов просто потому, что мне было все равно. Меня заботила судьба некоторых, конкретных людей, а на прочее мне было наплевать. Так же наплевательски я относился и к собственной судьбе после побега из тюрьмы. Будущее виделось мне адским пламенем в конце туннеля, а прошлое терялось в непроглядной тьме.

– После смерти моего дяди, – продолжил Тарик, – мы распорядились его имуществом так, как было указано в завещании.

– Да, я помню.

– И тебе известно, что я получил в наследство этот дом и еще довольно много денег.

Я перевел взгляд на Назира. На лице старого воина сохранялось все то же суровое и мрачное выражение, но косматая бровь слегка шевельнулась, выдавая его интерес к происходящему.

– Но ты, Лин, не получил от Кадербхая ничего. Ты не был упомянут в завещании.

Я любил Кадербхая. Несчастливые сыновья, как правило, имеют двух отцов: первый дает им жизнь, но не в состоянии дать любовь, а второго они находят сердцем, прежде не знавшим отцовской любви. Я сердцем нашел Кадербхая и полюбил его, как отца.

Но я не питал иллюзий насчет ответной любви – даже если Кадербхай испытывал ко мне какое-то подобие отцовских чувств, это не мешало ему рассматривать меня лишь как одну из пешек в его большой игре.

– Да я и не рассчитывал на упоминание.

– Ты не рассчитывал, что он о тебе вспомнит? – спросил Тарик с нажимом, наклоном головы подчеркивая свое сомнение.

Точно такое же движение я приметил у Кадербхая, когда он поддразнивал меня во время наших философских дискуссий.

– Даже притом, что ты был с ним близок? Даже притом, что он не раз называл тебя своим любимцем? Даже притом, что ты вместе с Назиром сопровождал его в походе, который стоил ему жизни?

– Твой английский стал намного лучше, – заметил я, пытаясь сменить тему разговора. – Похоже, эта новая учительница знает свое дело.

– Мне она нравится, – ответил Тарик, но тотчас, нервно сморгнув, подправил предыдущую реплику: – То есть я ее уважаю. Преподает она отлично. Скажем прямо: гораздо лучше, чем это делал ты, Лин.

Возникла пауза. Я уперся ладонями в свои колени, давая понять, что готов удалиться.

– Ну, я…

– Постой! – быстро сказал он.

Я взглянул на него сердито, раздраженный приказным тоном, но сразу смягчился, увидев мольбу в его глазах. Тогда я вновь откинулся на спинку и скрестил руки на груди.

– На этой… на этой неделе, – начал он, – мы нашли еще несколько документов моего дяди. Они затерялись среди страниц его Корана. То есть они не терялись, нет, просто их не сразу обнаружили. Дядя поместил их туда перед своим отъездом в Афганистан.

Мальчик умолк, и я взглянул на его могучего телохранителя, моего друга Назира.

– Он оставил тебе подарок, – вдруг заявил Тарик. – Это сабля. Старинная сабля, которая принадлежала еще его прадеду и дважды побывала в сражениях с британцами.

– Но… тут какая-то ошибка.

– Там все написано четко и ясно, – отрезал Тарик. – В случае его смерти сабля переходит к тебе.