Ступив следом за Эврихом на каменный мост, она сделала несколько шагов, борясь с подступавшей к горлу тошнотой и мысленно ругая себя на все лады за безмерную, непростительную, непозволительную трусость. Ну чего ей бояться, чего терять? Чем уж она так дорожила в жизни, чтобы трястись, как заливное? Ей впору радоваться приближению смерти-избавительницы, призывать её, а не лязгать зубами и обливаться холодным потом. Вон Эврих, идет себе, пританцовывает, словно у него семь жизней в запасе! А ведь ему-то, в отличие от нее, есть что оставлять в этом мире! У него-то как раз много такого, с чем распроститься навек ну никак без слез невозможно!

Беззвучно всхлипнув, девушка вновь вернулась к соблазнительной мысли воспользоваться уроками Чойги, дабы отстраниться от внешнего мира. Точнее — теперь-то она это прекрасно понимала, — погасить, снизить чувствительность до предела, превратиться из страдающего, испуганного до полусмерти человека в двигающееся растение, в куклу. Это был испытанный, надежный, не раз выручавший её способ, но теперь он казался ей противоестественным и недостойным. Он напоминал ей бегство с поля боя, и прибегнуть к нему значило признать превосходство над собой Эвриха, Тартунга, остальных гушкаваров, Тарагаты и Аль-Чориль…

— Да пребудет с вами милость Белгони! Не задерживайтесь, мы ждем вас здесь до полуночи. — Яргай поднял в прощальном приветствии руку, и Афарга, будто очнувшись от наваждения, поняла, что они таки миновали мост без происшествий. К «Птичнику» им предстояло идти втроем, гушкава-ры же останутся в караульных беседках, дабы прикрыть в случае необходимости их отступление.

— Да поможет нам всем Тахмаанг, Нгура и Великий Дух! — тихо ответствовал Эврих и двинулся в боковую аллею, по которой они рассчитывали, обогнув казарму, незамеченными добраться до входа в «Птичник». Тартунг с Афаргой молча последовали за ним.

Девушка знала, что справа от них, на расстоянии двух сотен локтей, находится длинное, трехэтажное здание казармы, но из-за не прекращающегося ни на мгновение дождя, делавшего окружающий мрак совершенно непроглядным, видеть его не могла. Распахнутые окна комнат, в которых, несмотря на поздний час, все ещё горели свечи, выглядели бесформенными светлыми пятнами, очертания обрамлявших аллею кустов были едва различимы, и сковывавший Афаргу страх начал потихоньку рассеиваться. Коль скоро стражников не было ни на одном из мостов, то под стенами казармы им и подавно нечего делать. Там, дальше, где вздымалась в небо неразличимая из-за ненастья громада дворца, караульщики проявляли, надобно думать, больше бдительности и усердия в несении службы, но и казарма, и «Птичник» стояли несколько на отшибе, так что план Эвриха вполне может сработать. Если только она не умрет от страха при виде тюремщиков, в руки которых её якобы должны передать Эврих с Тартунгом.

— О, Алая Мать, и зачем только я вызвалась идти с ними? Кто мешал мне дожидаться Тразия Пэта в «Доме Шайала», вместо того чтобы самой лезть головой в петлю? — пробормотала она чуть слышно, даже не пытаясь вытереть залитое дождем лицо.

Глупо было надеяться загладить таким образом свою вину перед Эврихом. Судя по всему, он ничуть не жалеет, что любовный порошок бросил его в объятия Аль-Чориль. Во всяком случае, обругал он Афаргу не за это, а за то, что она сбежала из «Дома Шайала» и ему, дабы найти её, пришлось прибегнуть к помощи схваченного Тарагатой колдуна. Оказавшегося, к сожалению, не способным не только обнаружить следы Ульчи, но и снять чары, наложенные на Афаргу Калиубом. Хорошо хоть, он признал наличие этих чар, подтвердив тем самым её догадку.

Нет, дело было не в желании искупить свою вину или, лучше сказать, не в одном лишь этом. Попав, как неумеха-рыболов, в собственные сети, она уже заплатила за содеянное самую дорогую цену.