Афарга покосилась в сторону предводительницы гушкаваров и, к собственному удивлению, не ощутила ни злобы, ни зависти. Терзавшая её ревность утихла, как только она поняла, что у Эвриха с Ильяс нет будущего. Самой большой страстью матери Ульчи была власть. Жажда власти слепила её так же, как иных — блеск золота. Получив известие о том, что Глядящий-внутрь-себя схвачен приспешниками Амаши — кто-то из предсказателей все же узнал беседовавшего с ним арранта и донес об этом, — Аль-Чориль все же повела своих людей на улицу Оракулов, хотя и подозревала об устроенной там засаде. Она могла бы послать к Мутамак кого-нибудь из своих людей и заполучить Ульчи без шума и кровопролития, но предпочла рискнуть собой и пожертвовать своими людьми, дабы придать достоверность слухам о том, что поиски законного претендента на трон увенчались наконец успехом. Любила Аль-Чориль Эвриха или нет, но она и его, не задумываясь, принесла бы в жертву, если бы это помогло ей посадить своего сына на императорский престол. Трудно поверить, что, обретя столь желанную ей власть, она изменится к лучшему и осчастливит своим правлением обитателей империи….

— Скажи-ка, а почему все же ты вывела нас на Мутамак, а не на Ульчи? — прервал размышления Афарги Пахитак.

— Я предположила, что следы, оставленные на коралловой бусине зрелым человеком, окажутся заметнее следов младенца, и так оно и оказалось, — ответила девушка. — Отыскать след новорожденного почти невозможно, и, вероятно, поэтому колдуны, призванные Амашей, не сумели найти Ульчи, несмотря на все старания.

— Ишь ты! — восхитился Пахитак. — А ведь и в самом деле похоже на правду!

— …мне очень жаль. Они удивительные создания! Вы слышали историю о том, как слон, за которым гнались охотники, поливал себя извлеченной из желудка водой? Он сунул хобот глубоко в глотку и обливал плечи и затылок, чтобы охладиться, — различила в царящем вокруг шуме Афарга голос Эвриха.

— Да-да, я тоже слыхал о слоненке, стоявшем целый день на солнцепеке рядом с погибшей от жажды матерью. Он добывал воду из своего желудка и обливался ею, — поддакнул арранту кто-то из гушкаваров.

— Прекратите, братцы! Неужто больше поговорить не о чем? — вмешался Кужаул. — Пусть лучше Эврих споет. Не зря же Тартунг дибулу приволок!

— Зря. Нет у меня нынче желания петь.

— Вай-ваг! Такое событие, вон даже Аль-Чориль с Тарагатой запели, а ты не хочешь!

— Не хочу. Спойте лучше что-нибудь сами. А я вам подыграю.

Аррант и в самом деле выглядел усталым и замученным. Афаргу так и подмывало крикнуть гушкаварам, чтобы они оставили его в покое, ведь он целый день ходил по их укрывищам и возился с ранеными, но после того как она так оплошала на Меловой улице, невместно ей было повышать голос.

— Спой для меня, не ломайся! — поддержала соратников из дальнего конца зала Аль-Чориль. Не попросила — потребовала, и Афарга с болью заметила, как вздрогнул Эврих, растерянно потер пальцами шрам на левой щеке.

Приняв из рук Тартунга дибулу, покрутил в руках, словно забыв, как надобно с ней обращаться, потом все же пристроил на коленях, коснулся жалобно отозвавшихся струн.

В зале опять зашумели, разбирая принесенные с поварни пышущие жаром лепешки, миски с дымящейся рыбой, калебасы с пальмовым вином и кувшины с рисовой водкой.

— Ну давай, любовное или героическое, — нетерпеливо подсказал Яргай.