Он посмотрел на нее через плечо. Она соблазнительно устроилась на кровати, обнаженная, она ждала, чтобы ею овладели. Джемиза действительно знала свое дело.

— Я никогда не слышал такого красивого имени, как у тебя, — сказал он.

Таланты Джемизы были скорее телесного свойства, нежели умственного, однако она поняла, что этот комплимент является недвусмысленным намеком на нежелание этого ходячего арсенала обсуждать вооружение.

Кровать, к счастью, оказалась очень прочной, но все, что было на ней, превратилось в скрученную, увлажненную потом бесформенную груду.

— Останься, — сказала она, когда они отдышались и обрели способность говорить. Он покачал головой.

— Не могу, — сказал он и расщедрился настолько, что отдал ей свою ночную добычу.

— Тебе не обязательно что-то давать мне, Ганс, — сказала она, бросая на него острый взгляд из-за спутанных волос. Но рука ее, казалось, не слышала этих слов; она быстро заставила красивую застежку исчезнуть в складках тонкой надушенной лавандой сорочки, которую Джемиза уже почти надела.

— Хорошо, — сказал он и провел обеими руками по ее бедрам, стирая влажные разводы. — Если бы я хотел дать тебе что-то другое, то не дал бы это! Это настоящее золото, Джемми.

— Ум-м-м, — сказала она, уткнувшись лицом в его грудь. — Ганс…

Он и так достаточно поддался на ее чары этой ночью, тут ему удалось сдержаться.

— Эта безделушка ведь не от тех двоих, а? — спросила она, наблюдая, как он одевается, что было, конечно, уже не так интересно, как противоположный процесс.

— Каких двоих? — спросил он.

— Графа и его человека, Йоля, — она хихикнула. — Или Воля! — Она рассмеялась так выразительно, что Ганс прекратил натягивать на себя свои кожаные доспехи и полюбовался приятным колыханием ее груди.

— Нет. Это не имеет к ним никакого отношения, Джемиза.

— Хорошо, — сказала она как бы про себя. — Не думаю, чтобы они были хорошими людьми, Ганс.

Хотя у него не было повода подозревать Джемизу в излишних мыслительных способностях, он все же прислушался к ее мнению.

— Согласен, — сказал он.

— Что ж, будь осторожен. Мне бы хотелось еще с тобой увидеться Он улыбнулся и кивнул. Любуясь, как она лежит распростертая — на этот раз действительно распростертая, он подумал, что созерцание — это не то, что ему хотелось бы делать с Джемизой.

— Я буду осторожен, — сказал он ей и тут же соврал, ибо он был Гансом. — Я всегда осторожен.

Он оделся, подхватил Нотабля, поцеловал напоследок кошачье личико Джемизы, помедлил секунду во взаимной ласке и ушел.

Когда он вернулся в свою квартиру, Мигнариал не было. Беглый осмотр комнаты показал, что она ушла не с пустыми руками: исчезли гребень в серебряной оправе, набор щеток и красивый плащ, который он однажды купил ей, выложив за него гораздо больше, чем за плащ, который купил себе в тот же день. Все это означало, что она не просто вышла или пошла прогуляться.

Ганс вздохнул. Он догадывался, где она может быть — у Бирюзы, ее мужа Тиквилланшала и их дочери Зрены, семейства с'данзо, жившего неподалеку от базара, который тянулся вдоль улицы Караванщиков. Она уже скрывалась там однажды, когда Ганс разозлил и разочаровал ее очередным приступом своего... мальчишества. Она даже не пыталась сделать вид, будто ушла оттого, что ей было страшно оставаться одной; дочь Лунного Цветка Мигни всегда была честной. Однако на этот раз он предпочел не ходить за ней. Оскорбленный и расстроенный, он принялся стучать кремнем об огниво, чтобы разжечь маленькую медную лампаду в форме женских ладоней, сложенных лодочкой, когда вдруг услышал робкий стук в дверной косяк и обернулся с улыбкой.