Прошло не меньше часа, прежде чем прекратился бубнёж закадрового синхронного перевода где-то внизу. Потом кто-то куда-то промчался по коридору третьего этажа, через пять минут вернулся, уже степенным шагом, и на этом всё – в доме воцарилась тишина. Подождав для верности ещё немного, я подхватил винтажный свой чемоданчик и осторожно, стараясь не скрипнуть ни единой ступенькой и не задеть ни одного косяка, спустился на первый этаж. Постоял какое-то время в холле, удостоверился, что за мной не следят, и прошмыгнул в левое крыло.

Гаевский, разумеется, не спал, ждал меня. Покорно и как-то уж совсем механистически исполняя выданные предписания, накинул на плечи замшевую куртку, пожелал удачи и, оставляя поле битвы добра со злом в моём полном распоряжении, вышел из комнаты через застеклённую дверь, ведущую на веранду. Затворив за ним дверь на щеколду, я подождал, когда его сгорбленный силуэт сольётся с сизым пятном летнего павильона, и задёрнул портьеры. Задёрнул не до конца, а так, чтобы болезненно-жёлтый свет от висящего напротив фонаря проникал в комнату через узкую щель. Затем включил ночник, опустил чемоданчик на прикроватную тумбочку и, произнеся заклинание снятия защиты, щёлкнул замками.

Из всех тех многочисленных предметов, что в силу беспокойной сыщицкой судьбы постоянно таскаю с собой, на этот раз мне понадобились рулон обыкновенного бытового скотча, бутыль с раствором Зёрен Света, пузырёк с нашатырным спиртом, набор для инъекций и флакон с остатками духов египетской царицы Хатшепсут. Пузырёк с нашатырём я куском скотча надёжно примотал к тыльной стороне левой ладони, а флакон с духами – к тыльной стороне правой, после чего насадил иглу на шприц и загнал в него пять кубиков во всех смыслах волшебного раствора. Во избежание глупой ошибки ещё раз пересчитал, проводя пальцем, нанесённые на стекло риски, убедился, что всё верно, и сунул шприц обратно в стальную коробку, а коробку – под подушку. Туда же спрятал и скотч.

Завершив приготовления, без которых на благоприятный исход дела рассчитывать было бы, по меньшей мере, наивно, разобрал застеленную кровать, выключил ночник и, не раздеваясь, залез под одеяло.

Ждать пришлось долго, до четвёртого, самого подлого утреннего часа. За это время я несколько раз проваливался в беспокойный сон караульного офицера и столько же раз просыпался. Когда заскрипели, вернее не заскрипели, а едва пискнули хорошо смазанные петли, я в очередной раз был на границе сна и яви. То ли погружался в сон, то ли выныривал из него – точно не знаю. Собственно, это и не важно, главное, что меня не застали врасплох. Точнее – не застала. Зоя.

Полуодетая, босая и безумная, она, издавая убаюкивающее клокотание, вошла в комнату брата на цыпочках. Беззвучным, аккуратным движением прикрыла за собой дверь и осторожно (так осторожно, что создавалась иллюзия, что не по полу идёт, а по воздуху летит) стала приближаться к кровати.

Последние сомнения оставили меня, когда сквозь кошачий прищур я увидел, что в правой руке сжимает несчастная плохо обработанную деревянную рогатину размером с теннисную ракетку. Между двух узловатых веток подрагивала на сквозняке искусно сплетённая шёлковая паутина, а в ней отражённым светом уличного фонаря блестели бусинки, бисеринки, перламутровые пуговки, кусочки конфетной фольги и ещё какая-то сверкающая дрянь. Всё это напоминало кусок ночного неба с фрагментом неизвестного астрономам созвездия. Смотреть бы да любоваться.

Вот именно, смотреть бы да любоваться, когда бы наперёд не знать, что эта, забавная на первый взгляд, штуковина и есть пресловутая ловушка снов. Похожая на сепаратор, посредством которого алтайские шаманы отделяют скверные сны от добрых, она не имеет прорехи по центру, отсюда и шиворот, отсюда и выворот, отсюда и главная её опасность.