— «Ну-ну, давайте, покажите класс», — подумал Терри, припадая к бутылке с водой. — «Нас все одно не перебьете, сосисочники».

На сцене он никогда не пил, чтоб не хотелось в туалет. Казалось бы, какая разница — играть-то меньше часа — но для ударника даже минимальный дискомфорт может сыграть роковую роль. Нет, увольте, лучше «пересохнуть», перетерпеть, а уж потом опрометью бежать на водопой и вылакать всю реку, как спортсмен после тяжелой тренировки.

— Фантастика, — протянул Сэм, закатывая глаза и плюхаясь на диван.

Щелкнули четыре зажигалки, и дым поплыл по комнате — вслед уходящим на сцену немцам. Терри не курил — ему это занятие казалось совсем невкусным, а Питер еще не подошел — возился с проводами на сцене, а в зубах наверняка тоже тлела табачная вонючка. Терри, к слову, и пиво не жаловал, что уж говорить о напитках покрепче. Единственным наркотиком была музыка, и в его случае это не просто слова и, тем более, не наигранный пафос. Нет, Терри единственный из всей своей рок-банды взаправду не мог жить без каждодневных репетиций, и во многом благодаря ему The Lucky Ones поехали в тур.

Это ведь Терри взял на себя еще и роль менеджера группы — пробивал контакты нужных людей, звонил, писал, встречался, договаривался. И так уже пять лет. Остальные, кажется, не слишком-то это ценили — как же, они ведь все работают на работе, один Терри все еще вольная птица. Хотя, как сказать, он дает по три-четыре урока игры на ударных в день, и если кто-то думает, что это всегда делается легко и непринужденно, то он очень сильно заблуждается.

В любом случае, друзья свалили все околомузыкальные заботы на Терри — мол, времени у него больше — и сосредоточились на своих ролях. Что ж, хоть так.

Зато теперь они едут в настоящий заграничный тур — четыре страны, двенадцать городов, достойный гонорар и, самое главное, статус хедлайнера! «Счастливчики» больше не играют на разогреве, они теперь — гвоздь программы или, как сегодня, хотя бы равноправный участник фестиваля. Вот так, господа. Удастся тур — можете бросать свои унылые офисы и переключаться на то единственное, что приносит радость.

— Что, Бобби, запал на ту брюнетку? — Джек, высокий, тонкий и немного женственный, дал гитаристу легкий подзатыльник. — Проснись и пой, салага!

Тот выпал из утомленной задумчивости и свирепо воззрился на Джека. Тот вечно над Бобом подтрунивает, знает, что бородатый крепыш с женским полом не шибко раскован. Терри осуждающе покачал головой:

— А ты, похоже, втюрился в охранника — в того, плешивого.

— Хо-хо, — Джек запрокинул голову, затягиваясь сигаретой. — Завидуйте молча, сегодня я в очередной раз докажу вам свою гетеросексуальность. И не ищите меня, раньше утра в отеле не объявлюсь.

— Смотри, чтоб тебе кто-нибудь свою гомосексуальность не доказал, вдруг кому твой маникюр полюбится, — хмыкнул Сэм и затушил окурок в забитую до отказа пепельницу. — Пойду, умоюсь.

Терри молча пошел следом — кабинки было две, надо поспешить занять, он еще хотел посмотреть другие коллективы, коих осталось два. Из шести.

Он быстро ополоснулся, обтерся маленьким жестким полотенцем, переоделся в чистое белье и футболку и, натянув джинсы, поспешил в зал.

Зря он так недооценил местный коллектив, нервно мявшийся в гримерке — парни играли как надо. Музыка, несмотря на ограниченность стиля, отличалась свежестью — ни тебе заезженных риффов, ни привычных ходов, ни отвратного «скрима» в исполнении вокалиста. Парни звучали целостно, ярко, единственное — им немного не хватало уверенности, свободы движений, они еще не умели делать шоу, но главному уже научились.