– Ничего, моя дорогая, все уладится, – пробормотал он, слегка придерживая ее голову у своей груди, чтобы не нарушить ее безупречную прическу. Непонятно почему, но это ее обидело. – С физической стороной брака проблем не будет, но в нашем возрасте и положении гораздо важнее то, что мы абсолютно подходим друг другу и оба об этом знаем. Мы были не только деловыми партнерами, но и друзьями, а это гораздо более прочная связь, чем простая интрижка. Наш брак будет удачным, Челис. У нас уже и теперь немало общих интересов, а со временем их станет еще больше. Ты не пожалеешь, дорогая моя, обещаю тебе.

– Ты что, не слушаешь меня? – спросила она, выведенная из себя его несокрушимым самомнением. – Уолт, я твержу тебе снова и снова: я не могу выйти за тебя замуж! У меня даже приданого больше нет, забыл? – (Показалось ей или на самом деле он вздрогнул при этих словах?) – Уолт, ты мне бесконечно нравишься, но поверь мне, я была бы тебе ужасной женой.

– Ты просто устала, дорогая. Что касается коллекции, то ты поступила с ней так, как сочла нужным, и нам обоим пора бы об этом забыть. Уже поздно, а я не даю тебе отдохнуть. Можешь завтра поспать подольше. До одиннадцати ведь у нас срочных дел нет? Тэнси справится одна.

Когда он ушел, Челис долго еще сидела на диване, подобрав под себя ноги, и оглядывала свою маленькую комнату, переводя взгляд с приглушенно-серых стен на занавески из белого бамбука, с красивой этажерки из бронзы и стекла, которую она спасла от распродажи, после банкротства захудалого ресторанчика, на туалетный столик сомнительного происхождения с гнутыми ножками, служивший ей письменным столом. Картину довершали буйно разросшиеся и умело расположенные комнатные растения, но она внезапно ощутила смутную неудовлетворенность всем этим. Слишком уж все это изысканно, чересчур манерно. Куда больше нравилась ей та обстановка, которая устанавливалась естественным путем после смены нескольких поколений хозяев.

Когда она на другой день вошла в свою квартиру, опять звонил телефон. Выронив из рук сумочку и плоский портфель из цветной кожи, она схватила трубку и, задохнувшись, одними губами сказала:

– Алло.

– Челис? Это Тэнси. – (Ее сердце провалилось и звонко ударилось о подковки на лакированных лодочках.) – Ты слишком рано сегодня удалилась, – жизнерадостно объявила секретарша. – Через пять минут после того, как ты вышла из дверей, тебе позвонила старая любовь.

– Какая еще старая любовь? Тэнси, что ты плетешь?

– Может быть, сам Ретт Батлер. Не веришь? Да подожди ты, я серьезно! Когда он попросил позвать мисс Кеньон, один только его голос напомнил мне мятный коктейль и кровать с пологом на столбиках, усыпанную цветами магнолии.

– Тэнси, перестань валять дурака! Он назвал себя? Это был…

– Бенджамин По. Сразу и из Библии, и из литературы. Знаешь, Челис, я, наверное, переберусь в другое место. Как ты думаешь, смогу я себе найти, скажем, Соломона Фолкнера? Или, предположим, Иедидию Хемингуэя? Как сейчас вижу: идем мы с ним по тротуару, впереди яма, и он берет меня за руку, чтобы я ногу не сломала. Потом помогает мне сесть в такси, а потом вытаскивает оттуда, как будто иначе я рассыплюсь на кусочки. Черт побери, он, наверное, даже заплатит за меня в подземке!

– Тэнси, там, откуда мы, я и Бен, родом, подземок нет, – сухо проговорила Челис. – А теперь очнись и выкладывай точно, что он сказал. Ты дала ему мой адрес и телефон?

– Я что, по-твоему, чокнутая? По телефону я могу трепаться о чем хочу, но у меня хватит ума не выдавать такую информацию первому попавшемуся парню с бархатным голосом. Насколько мне известно, у Джека Потрошителя был тягучий южный выговор. А если ты вдруг надумала позвонить ему…

– Я так и сделаю! Спасибо, Тэн…

– Он сказал, что звонит не из дома, но где он, не сказал, – уверенно заявила секретарша.