Тем временем Генрих Боровский допил виски и, щелкнув пальцами, указал бармену на пустой стакан. Бармен кивнул, подхватил с полки бутылку «Чивас Ригала» и с щегольским мастерством наполнил стакан Боровского новой порцией льда и виски.

Время от времени к Боровскому подходили мужчины и женщины — одни, чтобы вежливо поздороваться, другие, чтобы перекинуться парой шуток или потрепать старого друга по плечу. Однако все они уходили восвояси, едва натолкнувшись на пылающий взгляд Боровского, и лица их при этом выражали полное недоумение и удивление. Да и как тут не удивиться — ведь Генрих Игоревич слыл в своем кругу одним из самых приятных, добродушных и остроумных собеседников. Он никогда не позволял себе хамства или грубости. Но сегодня с ним явно творилось что-то неладное.

А Иван Сергеевич продолжал наблюдать.

Вот к Боровскому подошла полногрудая, уже начавшая увядать красавица Инна Гагарина, подруга жены Боровского — Ляли. Платье от Вивьен Вествуд, золотистые, как у Барби, волосы, уложенные не кем-нибудь, а самим Сергеем Зверевым, — не женщина, а картинка. Гагарина чуть приобняла Боровского за талию и нежно проворковала:

— Генрих, привет! А где Ляля? Ты что, уже не берешь ее с собой на вечеринки?

Боровский оторвал взгляд от стакана, покосился на золотистую блондинку быстрым недобрым взглядом, угрюмо буркнул:

— Ляле нездоровится.

И снова отвернулся к стакану.

Не ожидавшая такого поворота Гагарина удивленно захлопала ресницами. Потом взяла себя в руки (чем-чем, а умением брать себя в руки могли похвастаться многие из присутствующих здесь женщин) и сказала все тем же доброжелательным, полушутливым голосом:

— Генрих, ты меня пугаешь. Надеюсь, с ней ничего серьезного?

Боровский нетерпеливо дернул плечом.

— С ней все в порядке, — раздраженно проговорил он. Затем, поняв, по-видимому, что переборщил, добавил чуть более мягким тоном: — Тебе не стоит беспокоиться, Инна. Правда. Ляля просто немного простудилась.

По пухленьким губкам золотистой блондинки пробежала юркая и тонкая, как змейка, усмешка.

— Ну-ну, — с иронией произнесла она.

Она убрала руку с талии Боровского, повернулась и пошла.

— Извини, — прошелестел ей вслед одними губами Боровский.

Гагарина не удостоила его ответом. Едва она отошла, как Генрих Игоревич тут же залпом допил свое виски и вновь подставил стакан под новую дозу.

С ним явно что-то творилось.

Наконец Ивану Сергеевичу, который не спускал с Генриха Игоревича встревоженного взгляда, удалось избавиться от своего занудливого собеседника, и он двинулся к Боровскому. Но не успел он сделать и двух шагов, как его взял под руку еще один партнер по бизнесу, добродушный толстяк Семенов, который помимо обширных капиталов славился еще и тем, что дарил каждой своей любовнице по большому бриллианту, а также своей способностью выпить литр водки, ничуть при этом не пьянея.

— Иван Сергеич, можно тебя на два слова? — пророкотал Семенов, отводя Беглова в сторону.

Иван Сергеевич сделал попытку высвободиться.

— Ты знаешь, я сейчас… — начал было он, но толстяк его перебил:

— Я тебя надолго не задержу. Я хотел кое-что уточнить по поводу тех польских контрактов… Ну, помнишь, о которых мы беседовали позавчера по телефону?

— Да-да, помню, — кивнул Беглов. — Но я ведь тебе, кажется, все уже сказал.

Семенов улыбнулся и покачал головой с таким энтузиазмом, что затряслись его толстые щеки.