Юбка Миранды была залита кровью, а Тесса впала чуть ли не в коматозное состояние. Обе они были в яхт-клубе и нуждались в алиби. Что же она наделала?! Неужели ей предстоит прожить остаток своих дней, обвиняя себя в том, что он умер в тот самый день, когда она разорвала помолвку? Не в силах больше выносить эту пытку, Клер откинула одеяло и сорвала с себя ночную рубашку. Натянув джинсы, чистую футболку и носки, она захватила свои сапожки и, неся их в руке, с замирающим сердцем вышла в коридор. Дверь в комнату Тессы была плотно закрыта, там было темно, а у Миранды из-под двери пробивался свет настольной лампы. Замедлив шаг, Клер заглянула в комнату. Миранда в ночной рубашке сидела на подоконнике, обхватив руками колени, и невидящим взглядом смотрела на озеро. Такая разрывающая душу печаль была у нее в лице, что Клер не смогла пройти мимо и тихонько вошла в комнату. Миранда взглянула на нее.

– Куда это ты собралась?

– Хочу покататься верхом.

– Еще не рассвело.

– Ничего, скоро рассветет. Просто я не могла больше ни минуты оставаться в постели.

Клер уселась напротив сестры на подоконнике и наконец решилась спросить:

– Что с тобой вчера случилось?

Миранда улыбнулась какой-то странной дрожащей улыбкой. Она была бледна, под запавшими глазами лежали синие круги.

– Я повзрослела.

– Что это значит?

– Лучше тебе не знать. – Миранда опять отвернулась и стала смотреть в окно. – Я никому не хочу рассказывать.

– У тебя на юбке была кровь.

Миранда кивнула и провела пальцами по краю открытой рамы.

– Я знаю.

– Чья это кровь? Твоя?

– Моя? – Она содрогнулась. – Да... отчасти.

– О боже, Ранда, расскажи мне, что случилось! Взгляд Миранды, устремленный на сестру, вдруг стал сосредоточенным и пристальным. В эту минуту она показалась Клер не просто усталой, но даже постаревшей.

– Нет, Клер, – сказала она твердо. – Я никому не скажу. В конце концов, я уже совершеннолетняя и могу принимать самостоятельные решения. А тебя я прошу об одном: помни наш уговор. Тогда все будет хорошо.

Последние слова прозвучали пусто и неискренне, но Клер не стала спорить. Оставив Миранду, она бесшумно миновала комнату родителей, откуда доносился мощный храп Датча и мелодичный перезвон антикварных часов Доминик. Проходя через кухню, Клер впервые после смерти Джека порадовалась тому, что Руби, иногда появлявшаяся около пяти утра, больше у них не работает.

На дворе солнце только-только начало разгонять ночную тьму. Небо было ясным, о ночной грозе остались лишь воспоминания в виде луж и поломанных сучьев, но воздух был чист, и установившийся над озером туман начал рассеиваться. Клер вывела из конюшни Марти и с разбегу вскочила ему на голую спину, без седла. Конь заплясал было на месте, но быстро успокоился и пустился привычной тропой, шлепая по лужам и перепрыгивая через поваленные ветром деревья. Царственные вековые сосны отбрасывали кружевную тень на тропинку, почти не давая утреннему солнцу пробиться к земле.

– Скорей, скорей! – подгоняла Клер своего коня. Между тем краешек огненного диска показался над темно-красной вершиной скального гребня – священного камня местных индейцев, где Кейн когда-то разбивал лагерь. Клер почему-то не сомневалась, что найдет его здесь, и все-таки сердце ее взволнованно забилось, когда она выехала на поляну и в самом деле увидела его. Кейн сидел, прислонившись спиной к толстому замшелому стволу, в своей черной кожаной потертой куртке и застиранных джинсах. В пальцах дымилась сигарета. Рядом догорал костер, посылая в небо тонкие завитки дыма, над мотоциклом и спальным мешком был натянут брезент.

Клер остановила коня, слезы облегчения обожгли ей глаза.