— В Бездне вся ваша электронная херь не работает. — подал я голос, рассматривая рисунки на стенах. — В окрестностях, думаю, тоже. Смотри, какая образина. Если бы Паша трахнул Диану, у них мог бы получиться такой изюбр.

Самойлов остановился и вперился в меня мутным взглядом завязавшего алкоголика. Его маленький лоб прорезало такое количество морщин, что первоклассник утомился бы считать.

— Тебе что-то известно? — тихо спросил он, прикрывая ладонью микрофон. — Ну?

— Вона чего, Михалыч. — протянул я, щурясь и судя по всему, вызвал приступ когнитивного диссонанса у собеседника, — Вона, когда-правда-то выплывает. Рога, стало быть, наставляют, уважаемому Петру Степановичу. Да и то; папка-то при смерти, а пиписька у женщины чешется.

— Заткнись, мудило. — беззлобно одёрнул Самойлов и тяжело вздохнул, — Эта блядь у кого только не усела на хую покрутиться. Меня, вон, люто ненавидит. За то, что отказал. Ну да ладно, пришёл гадине пиздец! Степаныч чётко сказал, что и она, и этот дуболом могут спокойно зачинать под землёй расу новых людей, но наверх — ни-ни.

Теперь понятно, куда отправляются резвые супруги больших авторитетов. За границу, на курорт. Навсегда.

Мы повернули за угол и тут же обнаружили глубокоуважаемую Диану Станиславовну, разглядывающую нас с обожанием соскучившейся сколопендры. Кажется, она всё слышала.

Впрочем, сколопендра не стала набрасываться на нас и жалить, а лишь известила, что умники вот-вот откроют дверцу в дом старого шарманщика и можно будет полезать через холст. Шутила она так, изысканно и не для быдла, как любила говаривать. Самойлову, впрочем, всё это было по барабану, а я посоветовал обоим топать прямиком к Артемону. Потом остановился посмотреть по сторонам.

Да, похоже под театром никто и никогда не пытался заниматься археологическими раскопками. Прежде такие штуки я видел лишь тогда, когда мы приезжали на экскурсию в Киево-Печерскую лавру: ниши с черепками, иногда даже целыми; парочка каменных гробов с изображениями пляшущих скелетов и разбитая вдребезги плита, прежде, судя по всему, перегораживающая проход. На обломках ещё сохранился рисунок бушующего пламени. Кажется, горела некая тварь, но понять, кто именно, стало решительно невозможно.

— Идёшь? — Самойлов высунул голову в дыру, — Или тоже решил записаться в ряды этих, ебанутых?

Нет, к сожалению, я был самым, что ни на есть обычным, поэтому прошёл в следующее помещение, где оказалось очень тесно из-за огромного количества тяжело дышащих и обильно потеющих посетителей. Ольга тоже наблюдалась, но далеко, а вот чёртова Диана — совсем рядом. Ещё и прижалась своими силиконовыми холмами, слегка сплющенными тканью комбинезона.

Где-то в первых рядах нашего, совершенно не санкционированного митинга, назревало нечто, подобное бунту. Кто-то истошно вопил, что «за это он костьми ляжет». Спокойно бубнил Хробанов, дескать «следует разобраться и подумать». Закончилось всё, как и следовало, спокойным пожеланием Самолова всем издохнуть и его же приказом, немедленно ломать.

Загрохотало и толпа подалась назад. Супруга Утюга ещё плотнее прижалась ко мне своей искусственной задницей.

— Пощупать можно? — поинтересовался я и когда Диана повернула ко мне надменную физиономию, пояснил, — Оценить, так сказать, мастерство современной пластической хирургии.

— Оценишь, — отрезала она и тихо фыркнула. — Когда тебе отрежут твой поганый язык, мудила.

Утомившись от грубости и отсутствия простого человеческого тепла, я принялся протискиваться вперёд. Какого чёрта нас напихали сюда, точно шпрот в банку, я понятия не имел. Если здесь вдруг откроется что-то, типа той каменной пасти, употребившей нарика, то людишки плюхнутся в неё таким плотным шариком, что зверушка может и подавиться.