Другим ее символом стал автомобиль. Еще в 1900 году Англия имела автомобилей больше, чем Америка. Бросок был сделан за первое десятилетие XX века - с 4 тысяч до 187 тысяч автомобилей. Но все же большинство в Америке знало в те годы иные, не автомобильные колеса. На рубеже веков страна болела велосипедной лихорадкой. Завидным рекордом 1896 года была доставка на велосипеде почты из Сан-Франциско в Нью-Йорк за одиннадцать дней - со скоростью трансконтинентального экспресса.

Входя в век безграничного индивидуализма и лихорадки капиталистического накопления, Нью-Йорк периода гражданской войны и последующих десятилетий стал тем, чем и остался поныне: средоточием социальных контрастов. В этом городе те, кто стал образцом преуспевания, не прятались от людей. Уильям Астор, о состоянии и земельных угодьях которого дельцы говорили, подняв к небу глаза, ежедневно появлялся в невзрачного вида одноэтажной конторе на Принс-стрит. Удачливому мультимиллионеру доставляло удовольствие пройтись мимо общественной библиотеки своего имени и других свидетельств «благодеяний», оказанных им городу. В хорошую погоду по аллеям Центрального парка неслись дрожки, и Нью-Йорк знал, что в руках возничего - Корнелиуса Вандербилта не только пара рысаков, но и сотни миль железных дорог. Третьим мультимиллионером Нью-Йорка был Александр Стюарт, владыка торговой сети. Его дом из мрамора на Пятой авеню долгие годы служил эталоном местного зодчества.

Теодор Рузвельт старший не имел миллионов, не руководил масштабными сделками, но в своем городе был все же заметен. Его англо-голландское происхождение давало право претендовать на высший для Америки аристократизм. Между тем предки Т. Рузвельта отнюдь не принадлежали к создателям империи, к бесстрашным исследователям, конкистадорам или первопроходцам. Просто, когда жизнь в Голландии стала невыносимой, они покинули родные края, чтобы присоединиться к маленькой колонии, оккупировавшей устье реки Гудзон и назвавшей свой поселок Новый Амстердам. Завоеванный англичанами, он стал Нью-Йорком, но семья Рузвельтов все триста последовавших лет - начиная от Клаэса Мартенсена ван Рузвельта, высадившегося на Манхаттане в 1644 году, - не поддавалась порыву тех, кто видел Эльдорадо на Западе. Вандербилты, Ван вик Бруксы и Рузвельты, смешиваясь по крови с англосаксонским населением, продолжали стоять на своем обжитом острове, обратившись к мореходству, морской торговле. Тесная англо голландская колония сохраняла дух внутренней корпоративной замкнутости, лелеяла традиции и само чувство превосходства над потерянным людом, высаживающимся на Стаатен-Айленде. Это чувство внутреннего превосходства старожилов, горожан, связанных с Европой, имеющих достаток и уверенных в себе, передалось Теодору Рузвельту-младшему. Никогда он не ощущал тягостных моментов сомнений в правомочности своих претензий на руководство другими; это свойство было обусловлено не столько интеллектуальным преимуществом, сколько чувством «первенства по праву происхождения».

Итак, Теодор Рузвельт, представлявший седьмое поколение потомков Клаэса Мартенсена, считал свою родословную лучшей из возможных в Америке. Его дед, чистокровный голландец, в результате женитьбы породнился с ближайшими сподвижниками Уильяма Пенна, основавшего Пенсильванию. Прапрадед Т. Рузвельта по материнской линии был главой первого правительства штата Джорджия и рабовладельцем.

Упоминание об основных фактах родословной Т. Рузвельта нам необходимо для объяснения некоторых важных черт мировоззрения будущего политика. Семьи его отца и матери были аристократическими (по американским понятиям).