Нью-йоркская фондовая биржа - барометр финансовых империй Америки - содрогнулась от известия о смерти Маккинли. Это могло отрицательно отразиться на общем состоянии дел. Посредниками между миром бизнеса и претендентом на высший в стране пост выступили двоюродный брат Рузвельта Дуглас Робинсон и председатель организации республиканской партии в штате Нью-Йорк майор Джордж Панн. Было составлено обширное письмо, отправленное Рузвельту со специальным представителем. Мир бизнеса верил в своего питомца, он соглашался простить некоторую его экстравагантность, но требовал гарантии верного служения классу. Робинсон высказывал самые сокровенные мысли истэблишмента: «Я чувствую, что должен быть откровенным... В том случае, если начиная (исполнять обязанности президента. - Л. У.), Вы станете способствовать распространению убеждения, что общий порядок не будет изменен и что Вы являетесь консерватором по убеждениям... то это окажет успокаивающее влияние на общественное сознание... Вне зависимости от любых воздействий на Вас Вы должны быть столь же сдержанным и консервативным, каким Вы были до номинации Вас на губернаторскую должность».

Самолюбие Рузвельта было уязвлено, но он выполнил эту весьма грубую подсказку практически буквально, понимая, что речь идет о важнейшем - подтверждении его классовой лояльности. Рузвельт ясно понимал не только смысл передаваемых ему от империи Моргана пожеланий, но и обстановку, в которой эти пожелания произносились. Рабочий класс Америки показывал нежелание молча нести свой крест. У мощных забастовок 1900 года было продолжение. Одновременно с этим возрастало влияние популизма и прогрессизма. Прогрессистская «зараза» проникла даже в издания Херста и Пулитцера, которые в расчете на обиженные средние слои буржуазии (что обещало рост тиража) начали благосклонно смотреть на такие требования, как некоторые формы контроля над монополиями, подоходный налог и налог на наследство.

Самый молодой в американской истории президент - сорокатрехлетний Рузвельт объявил стране, что политика Маккинли - его политика, и он будет неукоснительно следовать ей. Проект своего первого послания конгрессу Рузвельт показал М. Ханна, который выразил удовлетворение всем текстом за исключением упоминания о желательности некоторой степени контроля над монополиями. «Даже профсоюзы, - возражал Ханна, - не выдвигают столь радикальных предложений... не думаю, чтобы они хотели перевести этот вопрос в сферу конкретной политики». Излишним показалось Ханна и упоминание об избыточной концентрации капитала. В результате послание конгрессу не только было лишено конструктивной основы, но не выдерживало критики просто как документ, вышедший из рук политика, претендующего на историографические и литературные заслуги. Каждое положение сопровождалось бесчисленным количеством оговорок. Со всей определенностью звучала мысль: резкие действия в социальной сфере не оправданы, они вызывают лишь отрицательные последствия.

Но перемены, внешние и внутренние, были неизбежны. Прежде всего в стиле руководства. Пожилой и флегматичный Маккинли не мог иметь второе воплощение в молодом и энергичном Рузвельте. Как писал в конце 1901 года Генри Адаме - член вашингтонского кружка Рузвельта, «власть, когда она соединена с превосходящей норму энергией, превращается в наиболее серьезный из факторов, а все друзья Рузвельта знали о его неутомимой энергии».