Но сейчас я даже не стала дожидаться — прогнала Мэтта сама. Он ведь не собирался бежать. А я ему соврала, оттолкнув того единственного, который готов был узнать меня по-настоящему и полюбить, не нуждаясь в притворстве.

Уставившись в пространство, наедине с горькими думами я сидела дома на диване. И вдруг меня осенило.

Надо самой связаться с Мэттом. Все чувства и мысли смешались в беспорядочном вихре, и только одно я знала точно: надо увидеть Мэтта и извиниться перед ним, пока я окончательно не разрушила то единственное счастье, которое дала мне операция «Блондинка».

Я позвонила Эмми. Она сняла трубку после первого же гудка.

— Что случилось? У тебя все нормально? — захлебываясь от волнения словами, спросила подруга. — Мег сказала, ты что-то такое странное отмочила, когда вы с ней разговаривали.

— Да нет, — рассмеялась я, удивляясь, по каким пустякам она за меня беспокоится. — Все в порядке. Потом обязательно расскажу, честно. А сейчас помоги мне, пожалуйста, я разыскиваю номер Мэтта.

— Мэтта Джеймса? — удивленно переспросила она.

— Говорю же, потом объясню, — поторопила я. — Мне очень нужно, и срочно. Поможешь?

Эмми попросила не вешать трубку и начала рыться в телефонной книге, карманном компьютере и документах со студии. Через несколько минут в трубке вновь послышался ее голос:

— Телефон не нашла. А вот адрес есть. Пойдет?

— Да, конечно, — обрадовалась я. — Продиктуешь?

— Поосторожнее там, — успела предупредить Эмми, прежде чем я начала прощаться.

— Не бойся, — успокоила я. — На этот раз я точно знаю, что делаю.

Выйдя из дома, я поймала такси и дала водителю адрес Мэтта, нацарапанный на листке. Такси катило вдоль по Пятой авеню, лавируя в плотном потоке, а я с тревожно бьющимся сердцем пыталась придумать, что скажу. Надо попросить прощения. Я поступила глупо и чуть все не испортила. Да, он несколько дней держал меня в подвешенном состоянии, зато сегодня сам пришел ко мне, пытаясь извиниться. А я, вместо того чтобы понять и простить, соврала, да еще притворилась, будто мне до него нет никакого дела, лишь бы ревность вызвать. Самой стыдно.

Через двадцать минут такси остановилось перед входом в дом Мэтта на западной стороне Парк-авеню, между Двадцатой и Двадцать первой улицами. Я уже хотела сунуть водителю десятку и, выскочив из машины, бежать восстанавливать отношения, как вдруг заметила в вестибюле знакомую фигуру. Оцепенев, я не могла отвести взгляд от стеклянной стены вестибюля. Во рту пересохло, внутри все как будто заледенело. Человека внутри я узнала сразу же. Это Мэтт — его темные волосы, взъерошенные, как у скейтбордиста из модного журнала, его рубашка навыпуск поверх потертых джинсов… и его руки, обнимающие женщину, которая тоже кажется знакомой.

Я смотрела не отрываясь. Это Лиза, та самая, с которой он тогда приходил в бистро, где мы сидели с политтехнологом Джеком. Та самая, про которую он сказал: «Мы просто друзья», а я еще ругала себя за глупую ревность.

Сквозь стекло было видно, как Мэтт что-то говорит Лизе, что-то шепчет ей на ухо. А она смеется. У меня потемнело в глазах, но я успела заметить, что Мэтт не выпускает ее из рук и выглядит это очень романтично.

Я потрясла головой и заморгала. Глупо так себя вести. Что я особенного увидела? Они просто друзья, как он мне и сказал. Наверное, выпили по чашечке кофе или перекусили и теперь прощаются. Может, он даже советовался с ней насчет меня. Нервы ни к черту. Это все отголоски мыслей о Питерс, те самые страхи и предубеждения, заставляющие Меня подозревать всех и вся, даже тех, кому можно полностью довериться.

— Дамочка, вы тут до утра собираетесь сидеть? — рявкнул водитель, глядя на меня в зеркало заднего вида.