Если бы он мог эти шаблонные мысли допустить, он бы их записал. Тем более, что они были вовсю разработаны идеологами советского периода, которые и цензурировали русского графа.

Но не написал.

Потому что причина легкого дыхания была иная - нечто, а вот что- именно, граф Алексей Игнатьев выразить не мог. Он просто чувствовал.

Нечто.

И этим наслаждался. Хотя обладание этим нечто стоило ему всего его состояния.

Это нечто осмыслить желательно - ибо всякое понимание прекрасно.

***

Отчетливей всего человек постигается через:

- эстетические предпочтения;

- притягивающиеся к нему события жизни.

Граф Игнатьев был при армии смолоду. Начало карьеры было суровым: его отец-чиновник посчитал, что его крупный статью сын чрезмерно плаксив, поэтому для становления характера, еще ребенком, отдал его в кадетское училище в Киеве. Затем Алексей для продолжения обучения был переведен в элитный Пажеский Его Императорского Величества корпус, после которого, получив кроме прекрасного для его возраста образования еще и офицерское звание, занялся обучением солдат (всеобщая воинская повинность была еще впереди, соответственно, солдаты были почти как рекруты 1812 года) - и общение с ними Алексею Игнатьеву, как и Льву Николаевичу, нравилось.

Граф Игнатьев образование решил продолжить - в Академии Генерального штаба.

Академия Генерального штаба во времена Николая II была противоположностью Академии генерального штаба советско-сталинского периода.

Противоположность ее заключалась в том, что в Академию принимали отнюдь не подхалимов.

Если по порядкам, установленным еще Сталиным - и до сих пор не измененным, - чтобы попасть в Академию Генштаба, необходимо одно: желание вышестоящего начальника, зафиксированное в рекомендации, - иными словами, этой авторитарной скотине нужно было показаться хорошим, перед ним выслужиться и, в конечном счете, вылизать ему … в той мере и с той страстностью, с которой требуется, - то во времена графа Игнатьева в Академию Генерального штаба мог поступать любой офицер - хоть корнет, - и зачислялся он по результатам честной интеллектуальной борьбы - на многочисленных экзаменах, включавших такие экзотичные предметы, как астрономия и геология. Набравший наивысший балл получал право несколько лет работать над собой с помощью книг.

Таким образом, если в сталинской армии попавший в Академию Генштаба был, как правило, законченным карьеристом (скажем, прославленный маршал Жуков написал три варианта воспоминаний, содержание которых было скандально разным и определялось тем, какой в то время был у власти правитель - Сталин, Хрущев или Брежнев), то попавший в царскую Академию (за исключением периода Николая I) был, напротив, - искателем познания.

Как следствие, генштабист советского образца не вызывал никакой неприязни у нижестоящих офицеров-пропойц и комиссаров-предателей, - он был свой, хотя и вызывал некоторую зависть; а вот генштабистам времен Николая II, несмотря на часто очень незначительные звания (по окончании Академии Генштаба присваивалось всего только одно внеочередное звание), завидовали люто, но главное, - многие из них офицерам-солдафонам были чужие.

Действительно, тип офицера-помещика, с наслаждением получившего домашнее образование по всем сохранившимся шедеврам античной книжной науки, к концу XIX века давно канул в Лету. Разночинный же по происхождению офицерский корпус, во главе которого сплошной стеной стояли немцы, - они же его и пронизывали, - по своей психологии был прост. Когда в период Первой мировой войны граф Игнатьев во Франции вел расследование инцидента в русском экспедиционном полку, в котором солдаты убили офицеров, укравших их жалование и пропивших его по публичным домам Марселя, в этом происшествии не было ничего удивительного - нажраться до поросячьего визга в онемеченном ("внешническом", гитлеровском, сталинском) офицерском корпусе времен династии Романовых тоже считалось доблестью.