Мила помедлила, вгляделась в радостную пару великанов, которые улыбались ей со щита, – она это делала всякий раз. Но почему-то ни разу им не позавидовала.

Ты – его. Ты принадлежишь ему. Сама знаешь: то, что ты увидишь, тебе понравится.

И это была правда. Она испытала знакомое чувство, ступив на сцену преступления, входя в прямой контакт со знаками зла. Люди смотрят новости и полагают, будто знают все, но они и понятия не имеют о том, что значит в действительности оказаться перед трупом убитого человека. С полицейскими всегда происходит странная вещь. Вначале испытываешь отвращение. Потом привыкаешь. В конце концов это превращается в своего рода зависимость. Сперва смерть ассоциируется со страхом – быть убитым, убить, увидеть убитого. Но потом идея проникает, словно вредоносный ген в цепочку ДНК. Беспрерывно делясь, врастает в тебя, становится тобой. И тогда смерть – единственное, что заставляет чувствовать себя живым. Миле такое наследие осталось от дела Подсказчика. Но не оно одно.

Наконец она протянула руку к выключателю. В ответ засветился абажур на другом конце комнаты. Стопки книг громоздились в гостиной, так же как и в спальне, ванной и даже на крохотной кухне. Романы, эссе, труды по философии, истории. Новые и подержанные. Мила их покупала и в книжных магазинах, и на развалах.

Она начала их накапливать после того, как исчез в небытии ее коллега по Лимбу Эрик Винченти. Боялась, что кончит, как он, что ее пожрет неотвязная мысль о пропавших.

Я ищу их везде. Ищу всегда.

Или поглотит та тьма, исследовать которую она пыталась. В каком-то смысле книги – спасительный балласт, помогающий не сорваться с якоря в этой жизни, и все потому, что они имеют конец. Не важно, счастливый или нет: все равно это преимущество, которого часто лишены истории, проходящие перед нею каждый день. И потом, книги служили противоядием тишине, питали ее ум словами, необходимыми для того, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся после жертв. Но главное – то был ее способ бегства. Ее манера исчезать. Она погружалась в чтение, и все остальное – даже она сама – переставало существовать. В книгах она могла быть кем угодно. Что означало не быть никем.

Каждый раз, когда Мила входила в квартиру, только книги и встречали ее.

Она подошла к стойке, отделявшей гостиную от крохотной кухни. Отстегнула кобуру, выложила ее вместе с удостоверением и кварцевыми часами. Сняла футболку и в оконном стекле увидела свое тощее тело, покрытое шрамами. Хорошо, что у нее нет пышных форм, иначе возникло бы искушение вонзиться в них бритвой. Раны, которые она годами наносила себе, говорили о том, что ей не удается испытывать боль при виде пострадавших от зла. Резать себя – единственный известный ей способ не дать себе забыть, что и она принадлежит к человеческому роду.

Скоро она отметит годовщину последней раны. Не давая себе никаких обещаний, она пробовала этого не делать. Отказ от такой привычки входил в курс самосовершенствования, которому Мила пыталась следовать. Триста шестьдесят дней без порезов, подумать только. Но отражение в зеркале все еще манило, нагое тело искушало ее. Поэтому Мила отвела взгляд. Но перед тем как укрыться в ванной, включила ноутбук, стоявший на столе.

В скором времени ее ждет свидание.

В халате на голое тело, с полотенцем на голове, Мила взяла со стола ноутбук и отнесла к себе в постель. Положила на колени, активировала программу. Выключив свет, подождала, пока установится связь через Интернет. Из какого-то места родственная система ответила, и на экране открылось темное окно.