— И это все меняет?

Джосбери допил кофе и сполоснул чашку под краном.

— Если ты, когда злишься, замолкаешь, то тем лучше. Десять минут.

И вот, восемь минут спустя, под дикую смесь из хауса, джаза и фанка, без которой Джосбери, видимо, попросту не умеет водить машину, мы двинулись в сторону Темзы. На мосту Воксхолл я закрыла глаза и притворилась спящей. Мы сделали небольшую остановку у белого георгианского дома в Пимлико, чтобы Джосбери забрал кое-какие вещи из своей квартиры. Когда мы добрались до Чизика, я рискнула приподнять веки и увидела розовое сияние в зеркальце заднего вида. Рассвет.

На трассе Джосбери сделал музыку еще громче и поехал еще быстрее. Гораздо быстрее. Учитывая, как он провел ночь, риск заснуть за рулем и убить нас обоих к чертовой матери был достаточно велик.

Что, в общем-то, далеко не худший исход.

Я снова закрыла глаза и постаралась заглушить внутренний голос, талдычивший, что с каждой милей я отдаляюсь от того места, где должна сейчас быть. Я не ерзала и не дрожала, так что инсценировка сна, должно быть, выглядела более-менее убедительно. Где-то на полпути усталость победила адреналин, и притворство обернулось правдой. Когда я проснулась, Джосбери как раз заворачивал на заправку.

— Где мы? — спросила я, когда он выключил мотор. Музыка стихла.

— В Мембери. Есть хочешь?

Как ни странно, есть я действительно хотела. Мы заказали по полному английскому завтраку и сели у окна. Неприятная, холодящая тяжесть в животе появилась, только когда я приступила ко второй половине, — первую же я умяла за милую душу. Если я сейчас улизну, меня кто-нибудь подкинет до Лондона?

— Тебе что, совсем не интересно, зачем мы тащимся в Кардифф? — спросил Джосбери, пока я потягивала чай, сравнимый по крепости с техническим растворителем.

Я и сама знала, зачем мы тащимся в Кардифф. Джосбери хочет показать меня людям, которые знали Викторию Луэлин, в надежде, что кто-нибудь меня узнает.

— Интересно. Зачем?

— Во-первых, надо поговорить с сержантом Роном Уильямсом. Он в ту самую ночь был на дежурстве. Может, расскажет что-то о сестрицах Луэлин или хотя бы объяснит, что там на самом деле стряслось. Сама понимаешь, от самих парней и их папаш честных ответов не добьешься. Ты будешь доедать?

— Нет, угощайся. — Я передвинула тарелку на его половину стола.

— После этого встретимся с Маффин Томас, — продолжал Джосбери, тщательно пережевывая. — Она жила по соседству с девочками за пару лет до изнасилования. Где-то в Сплатте, или в Сплотте, или еще как.

— Да уж. Типичное валлийское имя — Маффин.

Джосбери достал из кармана блокнот и открыл на нужной странице.

— Мафанви, — прочла я, с трудом разбирая его каракули.

— Как-как?

— Ма-фан-ви, — повторила я.

— Ты что, говоришь по-валлийски?

— Нет. С чего ты взял?

— Да так. Сможешь сесть за руль? А то я совсем из сил выбился.

Управлять машиной Джосбери после моего «гольфа» было одно удовольствие: никаких лишних усилий, никакой нервотрепки, едет быстро и гладко. В маленьком отсеке возле коробки передач я нашла альбом «Black Eyed Peas» и решила его послушать. В иных обстоятельствах поездку можно было бы даже счесть приятной.

В Южном Уэльсе осенний туман начал подползать все ближе к дороге. Спящий красавец продрал глаза перед самым Ньюпортом и двадцать минут провисел на телефоне с Таллок.

— Это точно голова Карен Кертис. Ни в сарае, ни в саду ничего полезного не нашли. Жаки Гроувс жива-здорова, и ее берегут как зеницу ока, — отрапортовал он.