«Петрович, уха готова!?» — «Ну, а як же!.. Мы тут с Семеном уже присели». — «А мы?!..» Метрах в пятидесяти, там, ближе к берегу озера, из-под земли выныривает взлохмаченная голова. «Да я вас звал» — «Когда?» — «Звал, говорю же… Глухие вы, что ли?»

У берега тихо потрескивает костерок, отсвечивая колеблющимся светом еще не видимые просто так сумерки. Мягкая и теплая озерная вода приятно освежает разгоряченное лицо, шею и руки.

«Небось, уже все без нас все поели?» — «Не-е-е, тут всем хватит». — «А бабам?» — «Я говорю всем, а не бабам…»

Котелок слегка жжет колени. Уха прекрасна, хотя торопливо сделанная, она немного отдает тиной. Тяжелый, домашней выпечки, хлеб еще хранит тепло и не совсем понятно чье — то ли печки, то ли полуденного солнца.

«Тьфу, блин, а я ложку забыл» — «На Васькину» — «А он где?» — «С бабами, за лесополосой косит». — «Попался, значит, мужик» — «Это точно. Его жена с собой пойти заставила, а сам-то он не хотел…» — «Понятное дело, баба, если в работе упрется — семь потов из мужика выжмет».

Откуда-то появляется трехлитровая банка с самогоном настоянном на столь большом количестве трав, что даже ее хозяин, не смог бы назвать и половины из них. По цвету самогон похож на мед. Блаженно морщась, мужики пьют пахучую, густую жидкость.

«Слышь, Семен…» — «Ну?» — «А вот правду говорят, что ежели в меру пить, то даже для здоровья полезно?» — «Так то если в меру. Но какую, понимаешь, меру? Ведь стаканы разными бывают».

В ближайшем затоне тихо плещется истомленная дневным зноем рыба. Медленно пережевывающий Семен бросает в воду большущий, недоеденный кусок хлеба. «Ты мне всю рыбу распугаешь, идол! Я уже донки поставил». «А пусть просто так жрет, — Семен простодушно улыбается, — что тебе, жалко, что ли?»

Кто-то садится на рыболовную снасть и, вдруг обнаружив на своих штанах целую горсть крючков, беззлобно матерясь, приступает к кропотливой работе. «Разложились тут, понимаешь!..» Кто-то идет купаться, туда подальше, за коряги, а кто-то просто говорит, что придет в голову и поскольку солнце уже зашло, и на небе высыпали первые, острожные звезды, то говорит он о чем-то настолько большом и непонятном, что его плохо слушают. «Дядь Вась, включи транзистор что ли…» — «Ну его! Ты лучше Степку послушай. Вишь, рассказывает что-то человек…»

Если долго смотреть на огонь, то ночь наступает быстрее. Свежескошенное и еще по живому шуршащее сено, сотнями тупых и слабых иголочек приятно щекочет спину. Звезды… Кто придумал звезды?.. «Степк, ты, о чем говоришь-то?» — «Я это самое… Я понять хочу». — «Что?» — «А Бог есть?» — «Сейчас есть». — «Ну, вот я и понять хочу, какой он, Бог?..»

Глуп и прекрасен человек!

Из темноты выплывает озорное девичье лицо и, нависая, заслоняет звезды. В колеблющемся пламени костра оно кажется далеким и, наверное, поэтому более желанным. «Ты че?.. Все думаешь?» — «А ты че? Все смеешься?» — «Ага… А почему до конца не докосили?» — «Тебя ждали. А ну-ка поди-ка сюда!» — «Ай, пусти!..»

Сильные, девичьи руки упираются в грудь.