Он оказался больше, чем Райт себе представлял; длинный, острый, с крупными зубьями на одной стороне лезвия.
Он восстановил равновесие на своем насесте и восхищенно осмотрел оружие. Впервые с того момента, когда к нему вернулось сознание, воспоминания оказались приятными. В лишенной друзей жизни ножи всегда представлялись ему надежными товарищами, готовыми выполнить все, что он от них ожидал. Иногда даже чересчур готовыми.
Он постарался прогнать непрошеные воспоминания.
— Отличный нож.
Что-то в его голосе, а может, в выражении лица заставило Уильямс ответить напряженно и коротко:
— Спасибо. Мой любимый нож.
Он никак не отреагировал на ее слова и начал перепиливать самое толстое переплетение строп. Добравшись до середины, он вдруг понял, что, лишившись единственной опоры, женщина может разбиться при падении. Песок у подножия опоры был рыхлым, но для прыжка с такой высоты этого явно недостаточно. Слегка развернувшись, он протянул ей левую руку:
— Держись.
Она кивнула и снова слегка раскачалась, чтобы до него дотянуться. Райт крепко обхватил ее правую руку и снова принялся пилить. Последнюю стропу разрезать не пришлось — с негромким треском она лопнула под весом повиснувшей на ней женщины. Пролетев пару футов, Уильямс резко остановилась и обнаружила, что болтается высоко над землей.
Райт держал ее одной рукой, второй цепляясь за опору, и осторожно подтягивал женщину, чтобы она смогла ухватиться за металлическую решетку. Их глаза на секунду встретились.
— Теперь ты можешь меня отпустить, — негромко сказала Уильямс.
Его пальцы разжались, и оба стали спускаться на землю. Райт наблюдал за пилотом Сопротивления с восхищением. Большинство знакомых женщин совершенно не умели лазать на такой высоте, а если и решались на это, то только и определенной ситуации — когда вслед им летели крики полицейских, приказывающих немедленно остановиться.
Она еще стряхивала с себя пыль, когда Райт уже шагнул прочь. Его взгляд был обращен куда-то вдаль, к определенной точке, которой он не мог разглядеть, но, видимо, знал, что она находится там.
— Эти штуковины, куда машины складывают людей, куда они направляются?
Женщина, все еще проверяя обмундирование, недоуменно взглянула на него:
— Ты имеешь в виду Транспортеры? Я не знаю. И никто не знает. Существует несколько теорий. Но мало кто об этом говорит. Не слишком приятная тема для беседы.
Он кивнул и зашагал в ту сторону, где в последний раз видел машины. Женщина окликнула его:
— Куда ты, черт побери, собрался?
Он даже не оглянулся.
— За ним. Он забрал… моих друзей.
Она покачала головой. С какого неба упал этот тупица — хотя, надо признать, очень сильный тупица.
— Не хотелось бы тебя огорчать, но, если Транспортер забрал твоих друзей, их можно считать погибшими. Машины не идут на обмен пленными. Если они теряют бойцов, то просто создают новых.
Маркус зашагал на север, не оглядываясь, так что ей пришлось крикнуть ему вслед:
— Ты тоже погибнешь, если пойдешь туда!
На этот раз он обернулся. И его голос был холодным, как камень.
— Я уже был мертвым. Я привык.
Она побежала вслед за ним и догнала. Здравый смысл подсказывал не задерживать его. Нельзя уберечь дурака от дурацких ошибок, особенно решительно настроенного, вроде этого типа. С другой стороны, каждый выживший человек может взять в руки оружие и противостоять Скайнету. Если эта война чему-нибудь и научила даже самых убежденных циников, так это тому, что надо беречь каждую человеческую жизнь. Убедившись в полном отсутствии у ее спасителя здравого смысла, женщина попыталась его уговорить:
— Ты ничем не поможешь своим друзьям, если будешь действовать в одиночку. |