Когда «колесо», прекратив ненадолго свое пугающее круговое верчение, приостановилось, одна из кабинок отворила перед супругами свою дверцу. Женщина, сидевшая в кабинке, угадав в супруге Светланы рыцаря, попросила:

— Если не трудно, подайте, пожалуйста, руку: что-то голова закружилась…

Он протянул и она оперлась на руку его… как вскоре выяснилось, навсегда.

Муж Светланы был однолюбом… Но ведь и бесстрашный может единожды испугаться, а мудрый — единожды поступить неразумно. Ну, а он, рожденный однолюбом, осознал — поначалу отчаянно и безнадежно сопротивляясь, — что однолюбство его предназначалось другой женщине. И что это от него не зависит… Думаю, не существует достоинств, обладатели коих гарантированы от исключений и отклонений.

Моя пациентка знала, что муж — «бывшим» она его ни разу не назвала — стать достоянием двух женщин одновременно себе не позволит. Она, похоже, сожалела об этом: будь он иным, оставался бы ободряющий самообман. Знала, что, изменив себе не менее неожиданно, чем ей, и вопреки всему, казавшемуся незыблемым, он влюбился уже окончательно. Возвратные отклонения от характера и принципов исключались… Она больше перед теми принципами не преклонялась. Был бы как остальные: исчезал, возвращался… Или еще предпочтительней: умел бы действовать незаметно, внешне ничего не меняя. Она была готова на любые компромиссы, любые уступки… кроме разлуки.

— Но если бы я не захотела покататься на «чертовом колесе», он бы остался со мною и дочерью до конца моих дней, — медленно и еле слышно проговорила она во время первой медицинской беседы.

— На свете, который ошибочно именуют «белым», все может стрястись. И человек должен быть готов к этому, — ответил я, уклонясь от прямого ответа.

Когда я произнес «на свете» и неодобрительно об этом свете высказался, она вздрогнула:

— Светой, а не Светланой меня звала мама. И муж так зовет…

Еще недавно имя Света соответствовало ее представлению о своей женской доле. Но свет погас…

Глаза выдались большие, то были очи, будто бы ее олицетворявшие, — оттого отсутствие света Света скрыть не могла. Но все же это не были и потемки, в которых боязно заблудиться: отблеск былого сияния пробивался, улавливался. Каюсь, я по-мужски недоумевал: какие же очи у той, оперевшейся на руку, если даже он…

— Ненавижу «чертово колесо»!.. — твердила моя пациентка.

Ненавидеть она, по-моему, не умела, — и фраза в ее устах выражала горестность, а не грозность.

Я тоже считал, что если бы не то «колесо», ее семейное благоденствие никогда не угодило бы в аварию с летальным исходом. Говорят, можно трагично споткнуться на арбузной или апельсиновой корке, но и на парковом развлечении можно, как оказалось, ужасающе поскользнуться.

— Получается, что вся жизнь — непредсказуемая карусель?.. — вопросила Светлана.

— Вернее «чертово колесо»: то взлет, то падение, — и тут же добавил: — Но за падением непременно следует новый взлет!

— Непременно?.. — с тихой иронией переспросила она.

— Люди к этому давно приспособились. Пройдет время — и вы приспособитесь. И даже станете поминать нынешние тяготы с удивлением.

Иные коллеги со мною резко не соглашались, но я упрямо продолжал внушать испытавшим потрясения, что горести их — это не редкостное наваждение, а закономерности бытия. Разумеется, то, что вокруг не счесть похожих людских несчастий, никого не успокаивает. Но все же…

— Мой муж — безупречно порядочный человек.