Я захлопнула дверь и выдохнула. Может, со стороны и кажется, что мне не страшно, но внутри холодно и пусто, чувствую, как все дрожит. А собаки чуют страх. И таким, как этот зверь, свой страх лучше не показывать.

Через пять минут, купив по бутылке минералки, мы с Ларисой застыли перед дверью, глядя сквозь стекло на собаку, которая явно поджидала, когда мы выйдем.

— Скажите, а это чьё? — спросила я у скучающей продавщицы.

— Пес, что ли? — зевнула она. — Да он тут уже часа три сидит. С одной стороны, хорошо — покупателей отпугивает, народ боится заходить. А с другой стороны, кассу из-за него сегодня не сделали. Уже отгоняли от дверей, а он все равно ломится. Ментов вызвали, они говорят, что пока собака не агрессивная, им тут делать нечего. Как кого-нибудь покусает, так и быть, приедут. Вы, конечно, молодцы. Я бы не решилась мимо него лезть, теперь вот не знаю, как домой пойду.

Я порылась по карманам и наскребла двадцать шесть рублей.

— Вот, это все, что у меня есть. Дайте мне каких-нибудь сосисок, — высыпала мелочь на блюдечко.

— Правильно, Птица, — подскочила ко мне Лариска. — Вот еще двадцатка. Сейчас мы ей сосисок кинем — и деру отсюда. Смотри-ка, соображаешь.

— Свалите в туман, Лариса Батьковна, — отодвинула я ее в сторону. Положила на холодильник с мороженым сумку и достала оби. Завязала на конце пояса петлю и просунула в нее свободный конец. Вышла вполне себе сносная удавка. Лишь бы узел выдержал. — Сейчас будет смертельный номер…

— Что ты хочешь сделать?

— Спокойно, Маша, я — Дубровский.

— Ты — псих?

— Отставить писать в штанишки.

— Он же тебя сожрет! — взвизгнула она.

Я повернулась к ней и посмотрела с недоумением.

— Ты собак, что ли, боишься?

— Если он тебя сожрет, то я с тобой ката больше делать не буду!

— Домо аригато годзаймасьта, — поклонилась я подружке, что по-японски означало преогромное тебе спасибо, дорогой друг. — Стой тут. Если что, считайте меня коммунистом.

— А в пятнадцать лет в коммунисты уже принимали? — нахмурилась Лариска. Вот не зря она блондинка. Где-то такая умная, а где-то совсем прям… Кино про войну смотреть надо!

— Но пасаран, амиго! — крикнула мне из-за прилавка продавщица и прижала к груди швабру.

— Яволь, май фрау! — подмигнула я и вышла за дверь. Понятия не имею, что это означает.

Барбос смотрел на меня изучающе.

— Ути, мой хороший, — ласково засюсюкала я, незаметным движением швыряя ему сосиску. — Ути, мой маленький. Ути, мой сладенький.

Он вильнул хвостом. Агрессии вроде бы не видно. Взгляд нормальный, адекватный. Кончик хвоста едва заметно мотается туда-сюда. Уши напряжены. Нос не морщится. Сосиску есть не стал — значит, кто-то занимался его дрессурой. Только понюхал и громко чихнул. Так, и как теперь быть?

— Малыш, — присела я на корточки перед ним, мысленно молясь, чтобы этот «малыш», весом килограммов в сорок, не кинулся. — Ты потерялся. Я хочу тебе помочь. На улице не погода, а дрянь, фу. — Я вздрогнула и поморщилась. Псина склонила голову набок. Угу, это хороший признак — слушает, заинтересован. — Ну зачем тебе болеть? Пойдем домой. — При слове «дом» он энергично завилял хвостом. — Вот и договорились.

Я достала еще одну сосиску. Протянула с ладони. Мама, только бы не с пальцами. В груди уже даже не пустота, там какая-то черная дыра все внутренности от страха всосала.