— О чем это ты говоришь?

— В учебнике по основам гражданского права написано, что старикам дается месяц на дожитие, если они не проходят тест. Это так?

— А вот и нет, — встрял Томми. — Бабушка Гарри Сенкера получила письмо всего через две недели.

— Откуда ты знаешь? — спросил Джим девятилетнего брата. — Ты видел это письмо?

— Перестаньте, — сказал Лэс.

— А мне и не надо его видеть! — продолжал спорить Томми. — Гарри мне сказал, что…

— Перестаньте!

Оба мальчика вдруг посмотрели на его побелевшее лицо.

— Мы больше не будем об этом говорить, — сказал Лэс.

— Но что…

— Джимми, — предостерегающим тоном произнесла Терри.

Джимми посмотрел на мать и через миг вернулся к еде; ужин продолжился в молчании.

Смерть дедушки для них ничего не значит, горько думал Лэс, вообще ничего. Он проглотил комок в горле и попытался расслабить напряженные мышцы. «Ну да, а с чего бы она для них что-то значила? — сказал он себе, — Пока что им рано беспокоиться. К чему тревожить их до срока? Уже скоро они все поймут сами».

Когда в десять минут седьмого открылась и закрылась входная дверь, Лэс вскочил так поспешно, что опрокинул пустой стакан.

— Лэс, не надо, — сказала вдруг Терри, и он тотчас понял, что она права. Отцу не понравится, если он выскочит из кухни и засыплет его вопросами.

Он шлепнулся обратно на стул, глядя на свой почти не тронутый ужин, сердце в груди трепыхалось. Взявшись негнущимися пальцами за вилку, он услышал, как старик проходит по ковру в столовой и начинает подниматься наверх. Он посмотрел на Терри, ее горло дернулось.

Лэс не мог есть. Он сидел, тяжело дыша, и ковырялся в еде вилкой. Услышал, как наверху открылась дверь отцовской спальни.

И когда Терри ставила на стол пирог, Лэс спешно извинился и встал.

Он был у подножия лестницы, когда дверь кухни резко распахнулась.

— Лэс, — услышал он ее встревоженный голос.

Он стоял молча, дожидаясь, когда она подойдет сама.

— Не лучше ли нам оставить его в покое? — спросила она.

— Но, милая, я…

— Лэс, если бы он сдал тест, он зашел бы на кухню и сказал нам.

— Милая, он же не знает, сдал или нет…

— Он знал бы, если бы сдал. Ведь он говорил нам в последние два раза. Если бы он сдал, он бы…

Голос ее угас, и она вздрогнула оттого, как он на нее посмотрел. В наступившем тяжком молчании она услышала, как в окна вдруг забарабанил дождь.

Они долго смотрели друг на друга.

— Я иду наверх, — сказал он.

— Лэс…

— Я не стану говорить ничего, что может его расстроить. Всего лишь…

Они еще секунду глядели друг на друга. Затем он развернулся и зашагал по ступенькам. Терри смотрела ему вслед, лицо ее, казалось, не выражало ничего.

Лэс постоял минутку перед закрытой дверью, собираясь с духом. Я не стану расстраивать его, говорил он себе, не стану расстраивать.

Он осторожно постучал, задумавшись на миг, не совершает ли ошибку. Может, все-таки надо было оставить старика одного, подумал он горестно.

Из-за двери послышался шорох одеяла, затем ноги отца коснулись пола.

— Кто там?

Лэс задержал дыхание.

— Это я, папа.

— Чего ты хочешь?

— Можно мне войти?

Внутри тишина.