Не скучай!..
– Постараюсь, – хмыкнул он. – Главное, чтобы ты вовремя появилась у регистрационной стойки. Если, конечно, ты не передумала лететь.
– Не беспокойся, милый. Я не передумала. Целую!
Максим поднялся, схватил пиджак и бросился к выходу.
Любовь любовью, но есть дела, которые невозможно отставить. И слава богу, что они есть, иначе можно было бы сойти с ума.
Домой Максим попал только к полуночи. Квартира блестела стерильной операционной чистотой, какую обычно Ирина требовала от горничной. Холодильник был битком забит провизией – от фруктов и салатов в прозрачных лоточках до аппетитных бифштексов с хрустящей масляной корочкой.
Максим что-то пожевал, не различая вкуса. Внезапно им овладела невероятная усталость – у него не осталось сил ни двигаться, ни переживать, ни думать. Кое-как Максим собрал чемодан, упал в кровать и провалился в тяжелый сон. Он не слышал, как пришла Ирина, не почувствовал, как она потрогала его за плечо, легла рядом.
Утром зазвонил будильник. Максим поднялся, растолкал жену. Та с трудом разлепила припухшие веки. Ирина выглядела разбитой: под глазами синева, волосы всклокочены. Она пила кофе, страдальчески морщась, массировала виски. Видно, вечеринка удалась.
– Ну и как Венецианский балет? – осведомился Максим.
Ирина поперхнулась.
– Знаешь, Макс, – произнесла она, откашлявшись, – иногда ты меня пугаешь тем, что все про всех знаешь.
– Работа такая, – отрезал Максим.
Ирина повернула голову и, застонав, сдавила ладонями виски.
– Сколько же ты выпила? – ухмыльнулся Максим.
– Тебе-то что? – огрызнулась жена. – Если я сдохну, ты только рад будешь.
– Депрессивное состояние, вызванное похмельным синдромом, – диагностировал Максим и пошел в душ.
Ирина что-то пробурчала в ответ. Налепила на лицо жуткую зеленую маску. Сделалась похожей на ожившего мертвеца. Она и двигалась как зомби – натыкалась на мебель, бранилась под нос, кидала в чемодан все, что попадалось под руку. Пришла горничная. Ирина на нее набросилась, с ходу за что-то отчитала. Максим понял, что объясняться с женой, когда она находится в таком состоянии, невозможно, ушел в комнату, врубил телевизор и стал коротать время до приезда Вадима.
Ко времени подачи машины Ирина успела привести себя в божеский вид – напялить на себя какой-то пестрый эксклюзив и поверх него голубую норку. Она посвежела и повеселела. Не успев сесть в самолет, заказала дринк. Максим оглядел салон первого класса, решил, что вряд ли Ирина станет закатывать сцены в присутствии посторонних, и, собравшись с духом, произнес:
– Ира, я должен тебе кое-что сказать.
– Нашел время. У меня уши заложило, – капризно объявила Ирина. – Впереди две недели, успеем наговориться. – И, осушив свой дринк, откинувшись в кресле, закрыла глаза.
Ну не зараза?
***
После московского ледяного смога мягкий альпийский воздух казался неестественно чистым. Казалось, что повсюду разлился тонкий смолистый аромат морозной хвои и чего-то еще – неуловимого, невесомого, как первый иней, покалывавшего ноздри, кружащего голову. Их взорам открылся великолепный пейзаж. Неровные пики заснеженных гор, снег, искрящийся всеми цветами радуги на невероятно ярком ослепляющем солнце, пушистые сосны, прокалывающие макушками бездонное синее небо. От этой нетронутой, первозданной красоты захватывало дух. Максим подумал, что непременно влюбился бы в Альпы, если бы не надо было покорять их на лыжах.
А Ирину возбуждала мысль о предстоящем катании. Она обозревала горы горящими от возбуждения глазами, как норовистая лошадка, притопывала мыском ботинка, поправляла шапочку, ловила заинтересованные мужские взгляды и бросала ответные из-под полуопущенных ресниц, мастерски разыгрывая кокетливое смущение. |