Он был мрачный и беспомощный, о чем можно было судить по его словам. Прокашлявшись, он сказал:

– Ума не приложу, что делать.

Набравшись смелости, я ответила так:

– Видишь ли, золото – штука невечная. Земля, пожалуй, тоже. Надо бы нам быть поосмотрительней, так ведь?

Тогда он без всякой утайки сказал:

– Кому это нам? Тебе и мне, что ли?

– Нет, конечно, – тут же ответила я. – Всем нам, каждому члену семьи.

Он печально проговорил:

– Свадьба – тоже удовольствие не из дешевых. Кстати, а что это ты вдруг так заговорила?

– Сам знаешь, я из бедной семьи. А беднякам приходится в жизни несладко. Твоя родня вряд ли смогла бы смириться с нуждой. Вы же выросли в роскоши.

– Надеюсь, тебя здесь никто не унижал за то, что ты из бедной семьи?

– Никто. Но я всегда чувствую себя неуверенно, оттого что моя родня бедствует.

Тогда он мягко сказал:

– У тебя нет причин для неуверенности. Ведь твоя родня жила открыто. Да и мы знали, что делали. Думаешь, я совсем никудышный?

– Вовсе нет, – поспешно ответила я. – Ты, видно, даже не знаешь, как я тебя уважаю. При чем тут никудышный? Не в этом дело. Ты мог бы запросто зарабатывать на жизнь, если б захотел.

– Но как? Я всего лишь бакалавр. В лучшем случае меня возьмут только клерком. Да и такую работенку еще поди поищи. К тому же я никогда не помышлял о службе.

– Тебе вовсе не обязательно наниматься на работу. Открой свое дело.

– Дело! Такое занятие для торгашей. Такое, пожалуй, не по мне.

Я рассмеялась в ответ.

– Ладно, – сказала я, – не бери в голову. Тебе пора прогуляться. Мы еще поговорим об этом и что-нибудь придумаем, хорошо? Ты же не обидишься?

Он ушел с озабоченным видом, ничего не сказав в ответ. Может, здорово расстроился и попросту не обратил внимания на мои слова.

Жизнь в маленьком городке была тоскливая. Сходить в гости было не к кому, а из развлечений только кино, и то одни лишь старые фильмы. Единственное, чем можно было себя потешить, так это сплетнями с соседями. Но в этой семье даже это занятие было под запретом, потому как общаться с простолюдинами у них считалось зазорным. В результате вечерами было и впрямь тягостно и уныло. Хоть плачь. Понятно, я скучала по родителям. Мужчины еще могли выходить из дому, беседовать с соседями или играть в карты, а женщинам и этого не позволялось. Свекровь тешила себя вечерней медитацией и молитвами. Невестка терпеть меня не могла. И мне было очень одиноко.

Жили мы в южной половине дома. Наша часть состояла из десяти комнат, помещавшихся на трех этажах. Другие претенденты на собственность занимали не то семь, не то восемь комнат в северной половине. С нами соседствовало еще несколько человек. У старшего брата мужа детей не было, они с женой проживали в двух комнатах второго этажа. Старший брат свекра тоже размещался в двух комнатах. Мы с мужем располагались в одной комнате нижнего этажа, а свекор со свекровью – в двух других. Пиши жила на втором этаже. Я все удивлялась, к чему ей столько комнат. И по возможности старалась обходить ее стороной. От одного ее взгляда у меня кровь стыла в жилах. Если с ней что-нибудь случалось, она так визжала из своего уединенного убежища, что ее визг разносился по всему дому. Мне еще никогда не случалось слышать, чтобы так кричали. Как-то раз после нашей свадьбы она послала за мной и повесила мне на шею толстое золотое ожерелье. До поры меж нами все ладилось. Но однажды она так рассерчала на меня, что от унижения мне даже захотелось расплакаться. Другая, будь она храбрее, сняла бы с себя ожерелье и вернула его. А я не смогла. Она намекнула, что ей мало радости оттого, что племянник ее взял себе в жены нищенку.