Он поднял меч и замахнулся на Алессана, но не всерьез, как понял после Дэвин. Алессан даже не шевельнулся, чтобы отразить удар. Это меч Баэрда взлетел и опустился на шею игратянина, нанеся последний удар, сваливший его на землю.

— О мой король, — услышали они глухой голос Рамануса, сквозь наполнившую его рот кровь. — О Брандин, прости меня.

Потом он перевернулся на спину и замер, глядя невидящими глазами прямо на пылающее солнце.

Так же жарко пылало оно в то утро, когда он бросил вызов губернатору и увез на корабле в качестве дани молодую служанку из Стиванбурга много лет тому назад.

Он был врагом, человеком, который захватил ее, чтобы сделать рабыней. Посланный на сбор дани Брандином, он сжигал деревни и дома в Корте и Азоли. Он был игратянином. Приплыл на Ладонь с флотом захватчиков и сражался в последнем бою у Дейзы.

Он был ее другом. Одним из немногих друзей. Храбрый, порядочный и верный королю всю жизнь. Добрый и прямой, он неловко себя чувствовал при коварном дворе. Дианора осознала, что плачет по нему, по хорошей жизни, срубленной, словно дерево, опустившимся мечом незнакомца.

— Они потерпели неудачу, милорд. — Это произнес д'Эймон, в его голосе звучал — или ей только показалось? — слабый намек на чувство. Или на печаль. — Все стражники погибли, и Раманус тоже. Чародеи все еще там.

Сидящий на стуле под навесом Брандин открыл глаза. Его взгляд был прикован к долине внизу, и он не обернулся. Дианора видела, что его лицо стало белым как мел от напряжения, даже несмотря на раскаленный докрасна день. Она быстро вытерла слезы: он не должен видеть ее такой, если случайно бросит на нее взгляд. Она может ему понадобиться, ее силы и ее любовь, все, что у нее осталось. Его не должна отвлекать забота о ней. Он один, в полное одиночестве, сражается против такого количества врагов.

Он даже не знал, с каким количеством людей ему приходилось сражаться. Так как чародеи к этому моменту установили связь с Ночными Ходоками Чертандо. Они все вместе отдавали силы своей души на защиту Альберико.

С равнины внизу донесся рев, перекрывший устойчивый шум битвы. Барбадиоры издавали дикие, ликующие вопли. Дианора видела одетых в белое гонцов, бегущих вперед от того места, где сидел Альберико. Она увидела, что воины Западной Ладони прекратили наступление. На стороне барбадиоров все еще оставался огромный численный перевес. Если бы Брандин не мог сейчас помогать своим солдатам, все было бы кончено. Она посмотрела на юг, на холм, где стояли чародеи, где был убит Раманус. Ей хотелось их проклинать, но она не могла.

Они были жителями Ладони. Ее собственным народом. Но ее народ также умирал в долине, под тяжелыми мечами Империи. Солнце стояло прямо над головой. Небо было слепым, безжалостным куполом.

Она посмотрела на д'Эймона. Они молчали. Потом услышали быстрые приближающиеся шаги. Подбежал Шелто, спотыкаясь и задыхаясь.

— Милорд, — сказал он, падая на колени рядом со стулом Брандина, — нас сильно теснят в центре и на правом фланге. Левый держится, но еле-еле. Мне приказали спросить вас, не хотите ли вы, чтобы мы отступили.

Значит, это началось.

«Я ненавижу этого человека, — сказал он ей в последнюю ночь, перед тем, как уснул, совершенно измученным. — Ненавижу все, за что он борется».

На холме стояла тишина. Дианоре казалось, что она слышит биение собственного сердца при помощи какого-то любопытного устройства в ухе, позволяющего слышать его даже среди доносящегося снизу шума. Как ни странно, но шум битвы в долине, казалось, стих. И с каждой секундой становился все слабее.

Брандин встал.

— Нет, — тихо ответил он. — Мы не отступим.