|
В Рио она допустила оплошность, но теперь ей казалось, что страсть здесь ни при чем. Просто в промежутке между двумя его прикосновениями она приняла пусть неверное, но сознательное решение, и это представлялось ей самым ужасным. Здравый смысл, которым Джессика всегда гордилась, подвел ее, а может быть, оглушенная ромом и грохотом самбы, она сама не прислушалась к голосу разума, в какое-то роковое мгновение поддавшись атмосфере вседозволенности и тайны. Она дала себе послабление и допустила до себя первого попавшегося мужчину, наивно полагая, что эта маленькая шалость не будет иметь для нее никаких последствий, и вот чем это обернулось!
Да, ей следовало тысячу раз подумать, прежде чем решаться на такое. И все же Джессике продолжало казаться, что ее ложный шаг не принадлежит к числу необратимых, фатальных и что ей совсем не обязательно расплачиваться за свою ошибку всю оставшуюся жизнь. Она непременно найдет какой-нибудь выход, нужно только успокоиться и как следует подумать.
К тому времени, когда Джессика вернулась в Новый Орлеан, уже совсем стемнело. Усталость давала о себе знать, и она ощущала себя совершенно разбитой. Усугубляли ее состояние чувство стыда и недовольство собой. Она так и не решилась сказать деду, что отказала Кастеляру; оставшись вдвоем, они просто обсудили между собой его неожиданное предложение, и Джессика обещала подумать. Разумеется, она понимала, что это — обычная отговорка, не слишком оригинальный способ отложить на потом принятие важного решения, но ей казалось, что на сегодня с нее хватит споров и столкновений. Если бы Джессика сообщила деду о своем нежелании иметь с Кастеляром что-либо общее, он непременно потребовал бы объяснений, и тогда, вынужденная в спешке подыскивать подходящие аргументы, она могла случайно проговориться о том, что ей хотелось скрыть любой ценой. Поэтому, разговаривая с дедом, Джессика постаралась отвлечь его внимание, рассказав ему о проблемах с таможней и о контрабанде наркотиков, к которой, возможно, причастны члены экипажа одного из принадлежащих «Голубой Чайке» судов. Как она и ожидала, Клод Фрейзер самым решительным образом высказался против того, чтобы компания сама осуществляла жесткие полицейские меры в отношении своих наемных работников, но нарываться на штраф и осложнять отношения с таможней ему тоже не хотелось. В конце концов он согласился оставить решение вопроса на усмотрение Джессики и Кейла с условием, что они не будут предпринимать никаких серьезных мер без крайней необходимости. Что ж, хоть какой-то положительный результат прошедшего воскресенья. Ее обычное место на стоянке на улице Дюмейн оказалось занято. Джессика объехала почти целый квартал, ища место для парковки, но не нашла. Устало чертыхнувшись, она свернула на платную стоянку на улице Шартрез и, оставив машину там, пошла домой пешком. Погода так и не улучшилась: вместо проливного тропического ливня пошел холодный, моросящий дождь, грозивший затянуться до утра, и тротуары Латинского квартала были пустынны и темны. Потоки грязной воды, несущейся вдоль водосточных желобов, превращали каждый переход улицы в довольно опасное предприятие, и Джессике приходилось прыгать с одного неглубокого места на другое, одновременно высматривая редкие машины, грозившие окатить ее с головы до ног. Ее большой «двуспальный» зонт — единственный пригодный для зимы в Новом Орлеане — позволял ей сохранить одежду достаточно сухой, но он существенно ограничивал ее поле зрения, и Джессика уже дважды оступалась на мокрой мостовой. Отперев тяжелую дверь подъезда, Джессика шагнула в полутемный вестибюль, из которого вела к ее квартире крутая каменная лестница. Здесь она остановилась, чтобы стряхнуть с зонта воду и сложить его. Джессика как раз убрала ключ в сумочку и переложила зонт из левой руки в правую, когда за спиной ее раздались быстрые шаги. Машинально обернувшись через плечо, Джессика успела заметить только темную фигуру мужчины, который стремительно мчался прямо на нее. |
