Ей даже ни разу не пришло в голову, что Ник может оказаться с нею в гораздо более близком родстве, чем она считала.
Конечно, она не могла себе представить, что дед до самой смерти не признает bona fide члена семьи Фрейзеров, и это в определенной степени сбило ее с толку. Ей следовало знать, что у старика, как и у любого другого человека, могут быть свои слабости.
Интересно, а как Ник вписывается в то, что произошло с ней? К примеру, как давно он знает, что приходится ей родным дядей? Не может ли оказаться так, что Клод Фрейзер сказал ему об этом уже давно, еще когда Ник и Джессика были сопливыми подростками? И если да, то как Ник сумел столько времени хранить тайну? Как он жил, зная все это, и как это знание на него повлияло?
Совершенных людей не бывает.
Арлетта произнесла эту фразу каких-нибудь несколько часов назад, и Джессика вспомнила ее совершенно неожиданно. Что говорили эти несколько слов о внутреннем мире ее матери? Что заставило Арлетту ткнуть ее носом в эту прописную истину? Может быть, все эти годы Джессика недооценивала и свою мать, и всех остальных тоже?
О Боже!.. Неужели она недооценила и Рафаэля? Неужели причина, по которой он согласился на брак с нею, была связана с их первой встречей в темном патио, а вовсе не с перспективой слияния двух компаний?..
Негромкое позвякивание телефона вторглось в ее мысли, и Джессика оторвала голову от холодного стекла. Это оказалась Мадлен, которая звонила ей из машины по сотовому телефону. Она ехала в Новый Орлеан и хотела узнать, можно ли ей переночевать в городском доме.
Меньше всего Джессике хотелось разговаривать с женой деда сейчас. Вчера вечером она все же уехала из «Мимозы», надеясь таким образом избежать объяснений и упреков, но, как видно, ее надеждам снова не суждено было сбыться.
Дав свое вынужденное согласие, Джессика повесила трубку. Приличия требовали, чтобы она хоть как-то подготовилась к неожиданному визиту Мадлен. Час был уже довольно поздний, поэтому Джессика начала с того, что разыскала в буфете банку декофеинового кофе. Потом она выставила на стол две чашки с блюдцами из гаоляньского сервиза, серебряную сахарницу, кувшинчик для сливок и хрустальное блюдо с печеньем. Доставая из ящика буфета салфетки, Джессика невольно улыбнулась. Похоже, она превращалась в типичную женщину-южанку, которая тем вернее следует старинным традициям и установлениям, чем большую неуверенность ощущает.
Увы, все ее старания были напрасны. Во всяком случае, никакого видимого впечатления ее демонстрация гостеприимства на Мадлен не произвела. Взяв с блюда печенье, она категорически отказалась от кофе и попросила вместо него воды. Уязвленная Джессика принесла ей минеральной воды в хрустальном бокале, но Мадлен приняла его из рук хозяйки с таким равнодушием, словно это был картонный одноразовый стакан в придорожной забегаловке.
— Ты, наверное, думаешь, что я не должна была приезжать сюда, — сказала Мадлен, усаживаясь на подлокотник обтянутого шелком дивана из розового дерева.
— Нет, почему же… — смешалась Джессика. Она действительно не была в восторге от этого визита, но совершенно по иной причине.
— О, все говорят, что в наше время вдовы не должны носить траур в течение трех лет, как бывало в старые времена, но попробуй только снять его раньше срока, и за твоей спиной сразу начнутся сплетни и пересуды. Но мне плевать. Пока Клод был болен, я честно оставалась с ним в усадьбе, но теперь с меня хватит! Мне нужно вырваться оттуда, может быть, даже куда-то уехать. В конце концов, я еще молода, и мне тоже хочется пожить нормальной человеческой жизнью…
— Тебя кто-нибудь обидел? — предположила Джессика, когда Мадлен неуверенно замолчала.
— Зоя. Она, похоже, считает, что я должна последовать ее примеру и навсегда запереть себя в четырех стенах в память о своем безупречном муже. Но, судя по тому, что я о ней слышала, сама-то она… Впрочем, неважно. |