Эти же вопросы Джессика все время задавала себе, но, к сожалению, так и не нашла ответов. Глядя в сторону, она сказала:

— Я ничего не знаю. Я попробую.

— Отлично. А чего ты ждешь от Рафа?

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Наклонив голову, Карлос глянул на нее исподлобья.

— Ты прекрасно знаешь, что он — не холодный американец с рыбьей кровью в жилах и не делец, у которого компьютер вместо сердца. Стоит ему только один раз увидеть твои губы или, не дай Бог, случайно тебя коснуться, и он не сможет сдержаться. Он… он захочет тебя, и ничто не сможет его остановить. Что ты будешь тогда делать?

Теплое чувство шевельнулось в груди Джессики возле самого сердца, и она сразу узнала его. Это была надежда, сумасшедшая надежда, но она не хотела давать ей воли. Джессика вообще больше ничего не хотела. Подавив стон отчаяния, готовый сорваться с ее губ, она тихо спросила:

— Зачем? Зачем ты это делаешь?

— Затем, что Рафаэль — мой друг, мой compadre . Он мне ближе, чем мог бы быть родной брат, и мне больно видеть, как он страдает. Больше того, я знаю его и немного знаю тебя; я видел вас вместе и утверждаю, что ты подходишь ему лучше, чем кто бы то ни было! Вы можете составить прекрасную пару, Джессика. В нем столько любви, столько страсти и огня…

Джессика скептически покосилась на него.

— Ты уверен, что мы говорим об одном и том же человеке?

— Перестань! — воскликнул Карлос с упреком и болью. — Кому, как не тебе, знать, что он любит тебя всем сердцем!

— С чего ты взял? — с горечью возразила Джессика, стараясь изгнать из памяти те дорогие ее сердцу воспоминания, которые снова ожили в ней при этих словах Карлоса. — Он женился на мне из-за денег, из чувства ответственности, и еще он, наверное, немного боялся того, что я могла бы устроить, если бы он обманул мои ожидания. Ну и конечно, Рафаэль чувствовал ко мне физическое влечение, хотя оно, похоже, погасло в нем после первой же брачной ночи.

— Оно не погасло, — возразил Карлос с кривой улыбкой. — С чего бы иначе Раф был в таком собачьем настроении? Что касается остальных причин, которые ты перечислила, то это все чушь. Раф знает, что такое сострадание, но он никогда бы не связал себя с женщиной из жалости. Больше не связал бы. Ты — его настоящая, истинная любовь, и не видеть, не понять этого просто глупо.

Сражаясь со внезапно нахлынувшими на нее противоречивыми чувствами, грозившими перевернуть все ее умозаключения, Джессика попыталась укрыться от них за стеной подозрительности, но это ей не помогло.

— Надеюсь, — запинаясь, проговорила она, — это не Рафаэль подослал тебя ко мне, чтобы говорить подобные вещи?

— Раф не знает, что я здесь.

— Это правда, или ты кое-чего недоговариваешь?

— Я уверен, что он ничего не знает, — продолжал настаивать Карлос. — И ты напрасно сомневаешься в моих словах. Я мог бы даже похитить тебя и отвезти к нему против твоей воли, если бы был уверен, что это поможет вам помириться. Собственно говоря, единственное, что меня удерживает, это вовсе не боязнь того, что подобная мера окажется бесполезной, а страх, что Раф разорвет меня на клочки за то, что я прикоснулся к тебе.

Джессика невесело усмехнулась.

— Какие варварские методы убеждения вы практикуете у себя в Бразилии. Но, уверяю тебя, это нисколько не поможет.

Карлос тоже улыбнулся, но ничего не ответил. Только в глазах его отразилась напряженная работа мысли, словно он уже прикидывал, сейчас ему хватать Джессику или немного погодя. Впрочем, через несколько секунд он попрощался и вышел.

Впереди лежал почти целый рабочий день. Джессика попыталась заняться делами, но это оказалось выше ее сил. Она бесцельно перекладывала с места на место папки; рылась в картотеке, ничего особенно не ища; снимала колпачок со своей любимой ручки и снова надевала.