— Какие отвратительные мысли приходят тебе в голову! — с возмущением сказала Арлетта, глубоко затягиваясь сигаретой, но Джессика заметила, что мать так и не ответила на ее вопрос.

День постепенно склонялся к вечеру, и небо становилось все темнее. В саду стояла полная тишина, какая бывает только перед грозой, но из плотных, свинцово-серых облаков до сих пор не упало ни одной капли.

Ник и Рафаэль вернулись из своей экспедиции по окрестностям, и к ним подошел Кейл. Все трое некоторое время стояли на дорожке под самой верандой, обсуждая старую колониальную усадьбу в Ресифе, где родился Кастеляр. Вскоре Кейл попрощался и ушел, сославшись на необходимость подготовить «Голубую Чайку IV» к обещанному на завтра шторму. Арлетта тоже не стала задерживаться. Заявив, что должна вернуться в Новый Орлеан до дождя, она удалилась, развязно виляя бедрами. Что до Ника, то он даже не дал себе труда выдумать какой-то предлог. Махнув в знак прощания рукой, он забрался в свой пикап и был таков.

Джессика рассчитывала, что Кастеляр последует их примеру. Она надеялась на это, потому что ей необходимо было поговорить с дедом, но Рафаэль остался. Вернувшись на веранду, он совершенно по-хозяйски расположился в кресле-качалке и принялся развлекать Мадлен описаниями бразильских пляжей и многотысячных толп туристов, которые появлялись на них в разгар купального сезона.

Поддерживать этот разговор Джессике не хотелось, поэтому она сидела молча, вполуха прислушиваясь к рассказу Кастеляра и дожидаясь, пока проснется дед. Прошло, однако, еще минут двадцать, прежде чем из дома показалась Крессида и знаком показала Джессике, что старый Клод Фрейзер ждет ее.

— Все разъехались? — заговорщическим шепотом осведомился дед, когда Джессика вошла в спальню, где он сидел у окна в своем инвалидном кресле.

— Все, за исключением твоего гостя. Разумеется, Мадлен тоже осталась, хотя она и говорила что-то насчет того, что хочет съездить в Лейк-Чарльз.

Плотно закрыв за собой входную дверь, Джессика прошла в комнату. Передвигаться по ней было не легче, чем идти по минному полю, поскольку старик требовал, чтобы все необходимое — очки, кувшин с водой для умывания, кипы журналов и газет и даже маленький портативный компьютер — постоянно находилось у него под рукой. Все это было расставлено по маленьким столикам на колесах, которые сгрудились в центре комнаты, словно овцы на водопое.

— Я сам просил Кастеляра остаться, — сказал дед. — Тебе придется поговорить с ним.

— Мне? О чем?! — удивилась Джессика, останавливаясь перед коляской деда.

— Он хотел кое-что тебе сказать. — Старик произнес эти слова небрежно, пожалуй — слишком небрежно. — Тебе известно, что некий Холивелл из «Гольфстрим Эйр» уже некоторое время осаждает банк, пытаясь вынюхать все о нашем финансовом положении?

— Холивелл приходил ко мне в офис в понедельник, но он даже не намекнул…

— Почему ты ничего не сообщила мне?

— В этом не было необходимости, поскольку я все равно не могла сказать ему ничего конкретного.

— Ты что, считаешь меня совершенной развалиной? — немедленно взъярился старик, и его лицо приобрело пугающий синевато-пунцовый оттенок. — Или, может быть, это ты выжила из ума? Я обязательно должен был знать об этом! Холивелл и Кастеляр — это разного поля ягоды. «Гольфстрим Эйр» никогда не вела честную игру, а ее владелец пытается вставлять нам палки в колеса с тех самых пор, как он зарегистрировал свои два вертолета и назвал их транспортной компанией. Если бы я знал, что он снова появился на нашем горизонте, я бы…

— Мне очень жаль, дед, — сказала Джессика, беря сухую, жилистую руку старика в свои ладони. — Пожалуйста, не волнуйся. Дело не стоит того, честное слово, не стоит!

Старик несколько раз глубоко вздохнул, глядя прямо на нее.