А этот ребенок, кто бы ни родился, мальчик или девочка, незримой нитью свяжет нас, любимый, он станет мостиком в наше будущее. Знаю, ты еще ничего не решил, но, думаю, догадываюсь, чего ты хочешь. Да и ты тоже это уже понял. И все, что от тебя требуется, – это заявить свои права, точно так же как ты заявил их на меня. Вспомни, как это было. Ведь и ребенок наш никогда бы не появился на свет, если бы ты не мечтал об этом так же страстно, как я сама.

У нас с тобой впереди еще целых шесть месяцев, чтобы все решить, обо всем договориться, – шесть месяцев, прежде чем на свет появится наш малыш. Шесть месяцев на то, чтобы сказать прошлому «прощай» и начать новую жизнь. Знаешь, я только об этом и думаю, только об этом и мечтаю. И ничего другого мне не нужно, любимый. Ты для меня – все. Я восхищаюсь тобой, верю в тебя, и любовь моя не знает границ.

Будущее принадлежит нам, любимый. Скоро на свет появится наш малыш. А вместе с ним начнется и наша с тобой жизнь – с ним или с ней. Хотя я по‑прежнему уверена, что у нас родится сын, точная копия тебя, дорогой. Это сам Господь в милости своей дал нам шанс начать все снова, заново прожить жизнь, о которой мы оба мечтали. И разве мы не имеем права на счастье, ведь мы любим, уважаем и понимаем друг друга. А рождение нашего ребенка теперь свяжет нас новой, незримой цепью.

Я люблю тебя – люблю всей душой, всем сердцем. И даю тебе слово, что если ты придешь ко мне – вернее, когда ты придешь ко мне, потому что я твердо верю, что так и будет, – ты обретешь счастье, о котором всегда мечтал. Да, будущее принадлежит нам, любимый. Так же, как я – тебе. Твоя А».

В письме стояла и дата – за неделю до трагической гибели Теда…

Острая боль вдруг словно ножом полоснула по сердцу, и Офелия рухнула на колени. Сидя на полу, она еще раз пробежала глазами письмо. Она не верила своим глазам. Мысли вихрем закружились у нее в голове. Кто же мог быть автором письма, гадала она… и не могла догадаться. Это было невероятно. Такого просто не могло случиться! Наглая ложь, подумала она. Гадкая, грязная шутка, которую кто‑то решил сыграть с ней. Пиджак Теда сполз с ее плеч и с мягким шорохом упал на пол, но Офелия даже не заметила этого. Держа в дрожащих руках смятый листок, она снова и снова пробегала его глазами.

Наконец, прислонившись спиной к стене, чтобы не упасть, Офелия остановившимся взглядом уставилась перед собой, даже не заметив, что сжимает в руке смятое письмо. Она вдруг все поняла, обо всем догадалась. Всему поверила… и теперь ей хотелось только одного – умереть. Ребенок, о котором говорилось в письме, тот самый, который, если верить датам, должен был появиться на свет через полгода после смерти Теда, – теперь она знала, кто он. Уильям Теодор. Офелия похолодела – выходит, она не осмелилась назвать его Тед и выбрала то, что ближе к его имени. И это вовсе не дань уважения трагически погибшему другу, как она говорила. Ребенка назвали в честь умершего отца – второе имя Теда было как раз Уильям. Все, что ей было нужно, – просто поменять местами имена. Итак, малыш Уилли – сын Теда! Андреа не обращалась в банк спермы, чтобы стать матерью. А письмо написала она, в этом у Офелии не осталось никаких сомнений. Буква А в конце только подтвердила ее догадку. Господи, как она могла?! Выходит, ради того, чтобы заполучить ее мужа, она не постеснялась даже воспользоваться болезнью ее несчастного мальчика!

Играя на нежелании Теда смириться с несчастьем, Андреа бесстыдно поливала ее грязью. И эту женщину она вот уже восемнадцать лет считает своей лучшей подругой! Выходит, Андреа предала ее! И он, Тед, тоже! Понять такое просто невозможно… в это нельзя было поверить… с этим нельзя было смириться. Значит, Тед больше не любил ее?! Он любил Андреа, любил так сильно, что даже сделал ей ребенка.