— Ну, разбудила бы, — ответил Петров и с кряхтением полез из кресла. — Обещал — отвезу. Подумаешь, полтора часа… За полтора часа мы три базара объедем.

— Принято говорить не «базар», а «рынок», — как бы между прочим заметила Мириам Исхаковна. — «Рынок» — это по-русски. А «базар» — это по-турецки, кажется. Или по-арабски. В общем, как-то по-восточному.

— Ну, вам виднее, — согласился Петров. — По-восточному так по-восточному. Хотя… минуточку…

Он полез в карман, вытащил плотно сложенный полиэтиленовый пакет, неторопливо развернул его, удивленно уставился на крупную черную надпись на желтом фоне и с недоумением спросил:

— Это разве арабская вязь? Гляньте, Мириам Исхаковна! По-моему, это все-таки не по-восточному.

На боку пакета было написано BAZAR. Мириам Исхаковна обиделась.

— Ну, уж точно — не по-русски, — начала она склочным голосом, на глазах закипая. — Уж чего-чего, а кириллицу от латынщицы я могу отличить!

— Латынщица — это кто? — с любопытством спросила Вера, с треском разворачивая вторую шоколадку.

— Вы и этого не знаете! — со злобным торжеством заорала Мириам Исхаковна, мигом поворачиваясь к ней.

— Не знаю, — призналась Вера и виновато повесила голову. — Даже не слышала никогда.

Петров заржал. Отес невинно смотрел поверх газеты. Мириам Исхаковна задыхалась от гнева. Наконец отдышалась, закрыла глаза и трагически прошептала:

— И такие люди преподают в университете. Учат будущих педагогов. Интересно, чему могут научить? Пить чай с шоколадом в рабочее время? Спать посреди дня в деканате? Сводить со студентами личные счеты? По базарам шляться?

— По рынкам, — подсказал Петров, старательно рисуя на своем пакете толстым красным фломастером новую надпись: RYNOK.

Мириам Исхаковна открыла глаза, схватила с подоконника свою сумку и потопала из комнаты, на ходу угрожающе пообещав:

— Я чай пить не буду!

Дверь за ней оглушительно хлопнула, Отес сложил газету и с удовольствием отметил:

— Вы хулиганы, молодые люди.

— Ну, уж прям, — обиделась Вера. — Я ж не виновата, что ни одной латынщицы в глаза не видела. И не слышала никогда. А вы слышали, Георгий Платонович?

— Ну, как сказать, — задумчиво отозвался Отес. — Кажется, ее все-таки по-другому звали. Давно это было.

Они с открытой симпатией поулыбались друг другу, а Петров отобрал у Веры шоколадку, сунул ее в рот и важно, хоть и несколько шепеляво, объявил:

— Я догадался, в чем дело. Она тебе шоколад не может простить. У нее диета, а ты тут нарочно фольгой шуршишь. А что за личные счеты со студентами? Вот этого я не понял.

— А я Кошелькова только что зарезала. Наверное, нажаловался уже.

Кошельков был любимчиком Мириам Исхаковны, надеждой и опорой русского народного творчества, красавцем мужчиной и клиническим идиотом.

— У-у-у, это серьезно, — загрустил Петров. — Это жди разборок. У него же мама не то в газете, не то на телевидении… Склочная — базар отдыхает. И рынок тоже… А за что ты его?

— А за руки хватает.