Тележка с мороженым наполнила город своим нелепым звоном, но только несколько ребятишек выбежало на улицу, потому что было ещё слишком рано для мороженого. Вдалеке на стройке закашляла и зафырчала паровая дрель, а через решетки в тротуаре слабо донёсся визг поезда метро на крутом повороте. «Уже должна наступить жара», – подумал Майкл, поскольку большинство окон, которые он видел, были отворены, а строительные рабочие поснимали рубашки.

– Ничто в конечном счете не стоит усилий, – сказал он Лоре. – Ведь каждый когда-нибудь умрёт, и ничто и мире никого не избавит от смерти. Ничто не вечно. Кое-что продолжается дольше, чем живёт большинство людей, но всё равно исчезает. Исчезают надежда и желание, удивление, страх и нетерпение. Любовь остается ещё на несколько минут – и всё. Минуту, месяц или час. Спичка горит до тех пор, пока не обожжёт пальцы, и тогда гаснет. И вот – ты снова во тьме и трёшь одну о другую две маленьких палочки. Но это – последний раз. Последний огонёк. Больше света уже не будет. Никакого. И никакого шума передвигаемых вещей или укладывающихся спать животных. Только наши одинокие несоприкасающиеся сущности, а вскоре – даже этого нет.

– Тогда будем сидеть в темноте, – сказала Лора. – Сидеть и ждать.

– Чего ждать? Ничто не придёт. Боже мой, да мы целую жизнь провели в ожидании – и ты, и я. С чего бы чему-нибудь прийти к нам теперь, если оно раньше не приходило? Существует только это, только этот жалкий набросок любви, который удержит нас от бессмертия ещё некоторое время. Ты готова стать мудрой, Лора? Я – нет. Я бы скорее ещё день полюбил, а затем стал мудрым, даже если любовь только и значит, что говорить: «Я люблю тебя», как я сейчас говорю.

Воробей спорхнул откуда-то и приземлился на стене. Лора протянула руку, чтобы погладить его пёрышки, а когда рука прошла сквозь птичку, попыталась снова. Девушка совершала это бесполезное движение опять и опять, пока птичка не улетела.

– Это – всё, на что мы можем рассчитывать, – сказала Лора. – На таких условиях нам хоть что-то достанется.

– Вот и всё, что есть. Вот и всё, что когда-либо было.

– И я бы сразу согласилась, – сказала Лора, – пока я была жива. Если бы меня любил мужчина, я бы себя уговорила его полюбить, и некоторое время спустя я бы его очень серьезно любила. Теперь я не могу этого сделать, Майкл, это глупо звучит даже для меня и по-идиотски гордо, но я не полюблю тебя только потому, что я тебе нужна. Я хочу, чтобы ты любил женщину пусть лишь то недолгое время, что нам отпущено, но надо, чтобы она была Лорой. Я понимаю, немного поздно ставить такое условие, но я не буду любима только потому, что, глядя на меня, ты видишь смерть у меня за плечами.

– Тогда почему ты пыталась заставить того каменного мальчика полюбить тебя, оттого что он был одинок? – насмешливо спросил Майкл. – Почему ты ему сказала, что у него нет никого, кроме тебя?

Он снова увидел, как быстро и болезненно дрогнул её образ, прежде он видел это раз или два, но не вспомнил.

– Это – другое дело. Я не хотела, чтобы он меня полюбил. Я хотела, чтобы он поговорил со мной и попросил меня побыть с ним немного. Но я хотела быть ему нужна.

– Вся любовь – это зарифмованная нужда, – сказал Майкл. – Ты мне нужна. Ты была мне нужна, когда я был жив. Где же, чёрт возьми, ты пропадала? И теперь ты мне нужна, и ты здесь, и я тебя люблю. Я самоуверен, как бедный ненасытный Гарри. Я хочу делать тебе подарки и смотреть, как ты им радуешься, а это уже предел самоуверенности. Я не могу с тобой торговаться, Лора. Я оставил дома все свои зеркала и бусы.