Если дать ему немного времени, он не только забудет Лору, но и придет к мысли, что её в действительности никогда не существовало, что он выдумал её из головы, начитавшись о единорогах и печальных девах. Возможно, так оно и было.
Он подумал, что не исключено, что Майкл, Лора и многие другие призраки, с которыми он разговаривал и проводил время, вообще не существовали, а просто он был одинок и желал общества. Возможно, мёртвые мертвы, и нет никаких призраков, кроме собственных его воспоминаний об утраченных шансах, друзьях, с которыми он беседовал, письмах, которые не написал и на которые не ответил, женщинах, с которыми не заговорил на улице и которым не улыбнулся в метро. Или, пожалуй, если уж прямо – он, чего доброго, куда в большей степени сумасшедший, чем думает. Он всегда считал себя немного тронутым.
Но он подумал, что всё-таки был им кое в чем нужен, а это, по-видимому, означало, что они – настоящие. Грёзы не требуют, чтобы ты вспомнил об их существовании, когда не хочешь – всегда находится какой-то обходной путь. Возможно, в конце концов, они и были настоящими – Майкл и Лора, и все остальные, что они приходили к нему, окликая его по имени, прося о небольших услугах, которые он никогда прежде не был способен оказать. И он шёл им всем навстречу, порывисто, почти безумно, и теперь уже ничего не осталось. Теперь он был в состоянии ощутить эту разницу, как если бы, подобно пещёре, начал оседать. В самом деле, не так уж много имелось у него того, что он мог отдать, а теперь не осталось ничего-ничего, кроме той малости, которую он всегда рассчитывал приберечь для себя, чтобы можно было согреться, когда он окончательно состарится.
– Я этого не сделаю, – сказал он, зная, что Лора слушает, хотя и не мог её видеть. – Даже для тебя. Я не стану тебе помогать, потому что требуется слишком много усилий для слишком малой цели. Я не люблю вас, – это заодно и Майклу, и любому другому, кто бы ни слушал. – И мне очень жаль, если я дал вам повод думать, будто вас люблю. Это – моя вина. Я люблю только себя. А это чувство умирает под влиянием времени и знания, как и всякая любовь. Скоро все пройдёт, и я достигну какого-то подобия мира, и никто ни о чём не будет меня просить.
Он подумал о миссис Клэппер: интересно, а не придёт ли она сегодня? Если придёт, он скажет ей то же самое и покончит с этим. Ему никогда и ничего не следовало от неё принимать – ни беспокойства, ни общества, ни рассказа о Линде. Если она придёт, он вернёт ей плащ и попросит больше его не тревожить. Он надеялся, что она послушает.
Разобравшись в этом вопросе, он обнаружил, что приближается к мавзолею Уайлдера, но с иной стороны. Дорога пошла на подъём перед тем, как соскользнуть в неглубокую долинку, в которой располагался мавзолей. На вершине холма, весь в финтифлюшках, белый, как мыло, стоял замок, основанием которого были грудь и живот Морриса Клэппера. Каждый раз, когда мистер Ребек видел это сооружение, оно словно бы вырастало всё больше. И оно было единственной вещью, с которой нечто подобное происходило.
«Я посижу немного на ступеньках, – решил он. – Потому что я устал. Расстегну рубашку, закатаю рукава и позагораю немного. Когда солнце пойдет на закат, спущусь с холма к своему жилищу и подожду, пока Ворон не явится меня искать».
Дойдя до ступеней Клэпперова мавзолея, он остановился, взглянув на белую крышу. Он читал или где-то слышал, что самые первые надгробия были всего-навсего кучками камней, густо набросанных на поспешно вырытую могилу, чтобы помешать волкам выкопать тело. «Если проблема – в этом, – подумал он, – то Моррис Клэппер – в полной безопасности. Звери в клетке, что бы под этим ни подразумевала Лора, не могут до него добраться. Сам Господь сломал бы ногти, прорываясь к Моррису Клэпперу».
Он присел на ступеньки, далеко не такие удобные, как те, к которым привык, и подставил лицо солнцу. |