Он позвонил в билетную кассу и отменил заказ на девятичасовой рейс.

После долгих пререканий ему забронировали место на самолете, который должен был лететь в полдень на другой день. Робертсон успеет связаться с Берримэном и проследить за сбытом золотых акций. А больше ничего и не нужно.

Теперь, когда у Робертсона появилось лишнее время, он наскоро проглотил ленч и отправился побродить напоследок по Пиккадилли Сэркус. Он прослонялся по Лондону почти весь день, пообедал в индийском ресторане на Риджент-стрит и в отель вернулся поздно. Наутро он проснулся в десятом часу.

Проснувшись, он тотчас же позвонил Берримэну в контору и двадцать минут кряду давал ему подробнейшие инструкции. Покончив с этим делом, Робертсон позвонил в бюро обслуживания при отеле и попросил заказать ему такси с таким расчетом, чтобы успеть в лондонский аэропорт к двенадцатичасовому рейсу.

Чемодан он уложил еще накануне, так что теперь делать было нечего только позавтракать и дождаться полудня. За дверью, как обычно, лежали утренние газеты. Робертсон отнес их в комнату и положил на кровать, собираясь просмотреть, когда вернется из ресторана.

В глаза ему бросился набранный самым крупным шрифтом заголовок на первой полосе «Дейли телеграф»:

110 ЧЕЛОВЕК – ЖЕРТВЫ АВИАКАТАСТРОФЫ

Лондон, 19 августа. Вчера вечером погибли девяносто девять пассажиров и одиннадцать членов экипажа трансатлантического реактивного лайнера: он взорвался и упал в океан через час после вылета из лондонского аэропорта.

С самолета, направлявшегося в Нью-Йорк, сообщили о неисправности мотора, когда самолет находился над океаном, в 10:08 по лондонскому времени, и почти сразу же после этого радиосвязь прекратилась…

Брюс Робертсон бессильно опустился в кресло и добрых двадцать минут тупо разглядывал свои холеные ногти. Потом собрался с мыслями ровно настолько, чтобы перечитать сообщение. Да, это его самолет. И ему бы тоже лететь этим рейсом, если бы не решение задержаться в Лондоне еще на день распродать золотые акции. А кто посоветовал?…

Шкатулка.

Робертсон схватил шкатулку и впился в нее глазами. Обыкновенная металлическая коробка, плоская, с причудливой монограммой… но с тех пор, как ему подвернулась шкатулка, он слышит голоса, и эти голоса спасли ему жизнь.

Он тряхнул головой. Да это просто все та же система наитии, которая принесла ему богатство и славу! Озарение – продать акции. Озарение задержаться в Лондоне на ночь. Голоса тут ни при чем, вяло твердил он себе. Но, так или иначе, часом позже, когда настало время освободить номер, он положил диковинную шкатулочку в карман.

В лондонском аэропорту, когда Робертсон приехал туда к половине двенадцатого, стоял оглушительный гомон. Все говорили только о вчерашней катастрофе.

Не разжимая губ, Робертсон проследил за тем, как сдают его вещи в багажное бюро. Он предъявил документы, внес десять шиллингов пошлины за выезд из страны и сел в самолет.

Как Робертсон и ожидал, рейс прошел без особых потрясений. Полет длился восемь часов: Робертсона, пассажира первого класса, щедро ублажали шампанским, черной икрой и прочими деликатесами.

В аэропорт назначения прибыли в три часа дня по нью-йоркскому времени.

Робертсон без труда прошел таможенный досмотр (вся его контрабанда следовала менее явными каналами) и к половине четвертого удобно расположился на Манхэттене в своей богато обставленной шестикомнатной квартире с окнами на Ист-ривер.

Он не был суеверен. Но последние часы жизни в Лондоне маленькая плоская шкатулочка служила ему счастливым амулетом, и – по причинам, в которых он не сознавался даже самому себе, – несколько дней подряд он клал шкатулку в карман, выходя из дому.