В некоторых случаях родственникам разрешали через стекло в двери наблюдать за тем, как тело оборачивают простынями и помещают в гроб. Это было своего рода «прощание» без права приблизиться к телу. Но известны и иные воспоминания, согласно которым в автобус спецтранса выдавался уже заколоченный гроб без права его открытия. Т. е. родные и близкие умершего, строго говоря, даже не знали кого именно они везут.

Для захоронения умерших от сибирской язвы на Восточном кладбище была сформирована отдельная бригада рабочих. Очевидно, это было сделано для уменьшения риска разглашения информации об особом порядке обращения с телами. Строго говоря, кладбищенские рабочие не должны были ничего заподозрить — они не видели открытых гробов и ничего не знали об использовании антисептика. Однако в какой-то момент они почувствовали странность происходившего, по-видимому, их насторожило то, что они постоянно работают одним составом в одной части кладбища. Возможно, их смутила однотипность процедуры, а возможно, кто-то из них просто заговорил с родственниками умерших. Во всяком случае, в конце апреля с их стороны в адрес администрации кладбища были высказаны претензии, связанные с риском и недостаточностью его оплаты.

Ситуация достигла крайнего обострения после того, как от «сепсиса 002» скончался один из членов кладбищенской бригады, 38-летний Радик Валиахметов. Бригада была готова объявить забастовку, чего допустить, конечно же, было никак нельзя. Конфликт был урегулирован только после того, как администрация стала выплачивать рабочим премию в размере 300 % к стандартному тарифу.

Следует признать, что не только работники комбината ритуальных услуг испытывали в те дни волнения по поводу собственной безопасности. Нечто похожее происходило и на злосчастном ЗКИ, с той только разницей, что заводская администрация не имела возможности выплачивать громадные премии за возможный или предполагаемый риск. Высокая смертность рабочих, ощущение персоналом предприятия собственной незащищенности и отсутствие материального стимула для работы в опасных условиях вызвали волну недовольства и разного рода производственных конфликтов.

Работники стали увольняться с завода, а администрация, столкнувшись с таким поведением, принялась ставить разного рода препоны, например, у выразивших желание уволиться не принимали заявления об увольнении по собственному желанию, либо не подписывали обходной лист, задерживали окончательный расчёт, не выдавали трудовую книжку (один важнейший документов в условиях Советского времени, столь же важный, как паспорт и военный билет!) и т. п. Рабочие, видя такую волокиту, в долгу не оставались и зачастую просто уходили в длительные прогулы, уезжали из города и т. д.

Директор ЗКИ, Юрий Гусев, спустя три десятилетия вспоминал, что ситуация с оттоком персонала принял в апреле — мае катастрофический характер. Из общего числа занятых 2,2 тыс. человек одних только уволившихся оказалось порядка 700, а кроме них имелось некоторое количество ушедших в отпуска и прогулы. Свердловский горисполком поставил вопрос о закрытии предприятия и отправке работников в неоплачиваемые отпуска, чему администрация всячески противодействовала.

Ситуация резко обострилась после того, как в майские праздники умерли 4 рабочих ЗКИ. Когда выяснилось, что из числа умерших 3 работали в трубном цеху, последний закрыли на карантин и дезинфекцию, считая, что именно в его помещениях находится рассадник заразы.