Она выросла в обеспеченной, жизнерадостной семье, вышла замуж за обеспеченного, жизнерадостного человека, и старость у неё была тоже обеспеченная и жизнерадостная. Она знала об узких переулках в больших городах только из трогательных историй, над которыми проливала горькие слёзы, а про ссоры, зависть, коварство и тому подобные вещи слыхом не слыхала да и не хотела слышать.
Всю жизнь она оставалась ребёнком. Она была словно вечно цветущий голубой крокус.
— Вот что, Христианчик, — сказала она сыну после того, как он рассказал ей всё, что знал, — пойду-ка я немного погуляю с мальчиком. Вот увидишь, уж у меня-то он рассмеётся!
— Будь осторожнее, мама, — предупредил её господин Рикерт. И старушка обещала ему быть осторожнее.
Для Тима прогулки с ней оказались особенно тяжёлыми как раз потому, что он страшно привязался к этому милому ребёнку восьмидесяти с лишним лет. Когда она брала его за руку своей маленькой мягкой ручкой, ему хотелось подмигнуть ей и рассмеяться. Он даже подразнил бы её немного, как старшую сестру, — это ей вполне подошло бы.
Но смех его был далеко. С ним разгуливал по белому свету странный господин в клетчатом — богатый барон Треч.
Теперь Тим понимал, что продал самое дорогое из всего, что у него было.
Во вторник старенькой фрау Рикерт пришла в голову замечательная идея. Она прочла в газете, что кукольный театр даёт сегодня представление по сказке «Гусь, гусь — приклеюсь, как возьмусь!». Это была сказка про принцессу, которая не умела смеяться. Фрау Рикерт помнила сказку очень хорошо и решила посмотреть представление вместе с мальчиком, который не умеет смеяться.
Она находила свою идею просто блестящей, но пока никому о ней не рассказывала. Всё утро она то и дело загадочно хихикала, а после обеда пригласила обоих «мальчиков» — господина Рикерта и Тима — пойти с ней на спектакль театра марионеток. И так как оба они ни в чём не могли отказать старушке, все трое отправились в кукольный театр.
Кукольный театр находился совсем близко от их дома. Он давал спектакли в Овельгене, предместье Гамбурга, расположенном на самом берегу Эльбы; чистенькие домики, окружённые садами, словно выстроились в ряд у реки под её прежним высоким берегом. Здесь, в задней комнате небольшого трактирчика, и расставил свои ширмы театр марионеток.
Тесный зал был полон ребят. Только кое-где над спинками стульев возвышались головы матерей и отцов.
Фрау Рикерт тут же высмотрела три свободных места во втором ряду и, смеясь и жестикулируя, стала к ним пробираться. Её сын и Тим покорно следовали за ней. И не успели они занять места, как в зале погас свет и маленький красный занавес маленького театра поднялся.
Спектакль начался прологом в стихах: король вёл беседу с бродягой. Они повстречались ночью в чистом поле, когда взошла луна. Лицо у короля было бледное и грустное. У бродяги, даже при лунном свете, играл на щеках румянец, а с губ ни на минуту не сходила улыбка. Вот их беседа, послужившая прологом к сказке:
КОРОЛЬ.
Владенья наши облетела весть:
Принцесса без улыбки где-то есть.
Я человек серьёзный, смеху враг,
И с ней хочу вступить в законный брак.
Послушай, друг, получишь золотой,
Коль мне укажешь путь к принцессе той!
БРОДЯГА.
Да вон он, замок! Там она живёт!
Я сам спешу, сказать по правде, в замок тот.
Тебе ж, король, нет смысла торопиться:
Войду — и расхохочется девица!
КОРОЛЬ.
Напрасный труд! Хвастливые слова!
Она не рассмеётся! И права:
Кто не забыл, что ждёт в конце нас всех,
Того не соблазнит дурацкий смех.
Земля, конечно, шарик хоть куда,
Но всякий шарик — мыльная вода!
И тот, кто в этом дал себе отчёт,
Не станет хохотать, как дурачок. |