Голова так сильно закружилась, что показалось, будто ложе вместе с ней оторвалось от земли и несется невесть куда.
Но вот головокружение прекратилось, и Тимандра осознала, что она по-прежнему в храме – лежит на мягчайших козьих шкурах и ждет встречи с богом.
Странно… почему-то Аитон не спешил прикасаться к ней. Не то чтобы Тимандра этого жаждала, скорей, наоборот, однако брачный обряд должен быть исполнен! Что же он медлит?..
– Погоди, прекрасный мой Аитон! – раздался нежный женский голос, и на миг Тимандре почудилось, что это она заговорила. Однако это оказался голос какой-то другой женщины – говорившей чуть в нос, да еще странно, незнакомо выговаривавшей слова.
Кто это? Одна из жриц?
Тимандра попыталась посмотреть, но не смогла открыть глаза. И в то же время с ней случилось что-то очень странное. Тимандра знала, что она, скованная тягостным оцепенением, лежит на брачном ложе богини, – и в то же мгновение удивительная легкость овладела ею и она словно воспарила высоко-высоко, под самые своды храма, и оттуда увидела свое собственное бессильно распростертое тело, стоявшего над ним Аитона, а рядом с ним – какого-то невысокого, очень худого юношу с длинными, тяжелыми, старательно завитыми иссиня-черными волосами. У него были огромные черные глаза, тоже, как у Аитона, обведенные стими. Лицо было таким бледным, что нарумяненные щеки и накрашенные губы казались окровавленными. Юноша был обнажен по пояс и облачен только в фуста – короткую юбку наподобие тех, которые носили мужчины на Крите еще с древних времен. Только его фуста оказалась гораздо короче, и на ней не были нашиты золотые пластины.
Тимандра взглянула на его худые ноги в высоко зашнурованных сандалиях и поняла, кто он. Тот человек, которого она мельком видела недавно!
Неужели это и есть таинственный гость Аитона, прибывший из-за моря? Тогда, наверное, не стоит удивляться, что он так странно выглядит… Может быть, молодые мужчины за морем все ходят в коротеньких фуста, чуть прикрывающих бедра, завивают волосы и обводят соски золотой краской? У Тимандры они тоже обведены, но ведь она сейчас изображает Великую Богиню, а этот юноша?.. И почему он говорит женским голосом? Почему ведет себя так, словно он – не мужчина, а девушка, желающая соблазнить мужчину?
Как он подходит к Аитону! Как виляет при этом бедами! Как смотрит на него исподлобья, играя глазами!
– Клянусь Молохом, очаровательный Сардор! – воскликнул Аитон. – Ты мне мешаешь! Я способен только любоваться тобой, а между тем я должен исполнить обряд и вбить свой кол в ворота Великой Богини.
– Но ведь это не богиня, – промурлыкал Сардор. – Это просто деревенская девка.
– Но она должна произнести пророчество, иначе мы потеряем еще год, как потеряли прошлый! – настойчиво сказал Аитон.
– А ты помнишь, почему мы его потеряли? – спросил Сардор. – Потому что ты овладел девкой, которая ничего не сознавала и не понимала, кроме своей боли. Что, если и эта криками и воплями испортит все наши замыслы?
– Этого не может быть, – возразил Аитон. – Жрица поклялась мне, что Фаллу был не больше самого обычного пеоса. К тому же, ее умастили маслом ерондас, а оно не только унимает боль, но и гасит желание. Девка будет покорно лежать подо мной и слушать пророчество, чтобы потом повторить его.
– Нет, я не вынесу этого! – вдруг вскричал Сардор, заломив руки, словно женщина в припадке крайнего отчаяния. – Довольно с меня прошлогоднего мучения! Тогда ревность едва не свела меня в могилу. Молю тебя… не тронь ее! Зачем тебе она, когда здесь есть я? Она ведь все равно услышит все, что ты должен произнести…
– Клянусь Молохом, – воскликнул Аитон, – любовь моя, Сардор, ты не только самый соблазнительный, но и самый умный из всех кедешим!
«Что такое кедешим? – удивилась Тимандра – та, которая словно бы витала под сводами храма и наблюдала за происходящим. |