Светлана Александровна съездила на похороны. Вернулась задумчивая и печальная, ничего толком не рассказала. Как понял Данила, дед умирал очень тяжело, умирал от рака, но до последнего момента не желал видеть дочь. Вплоть до того дня, когда болезнь свалила его в постель, он продолжал руководить своей газетой. Теперь уже именно СВОЕЙ — в середине 90-х, когда "Красный Маяк" без дотаций стал тонуть, теряя подписчиков, сокращая штаты, упрямый (вот в кого пошла Светлана Александровна — да и сам Данила, наверное, и Люська!) старик за гроши выкупил у администрации. И стал не только главным редактором — теперь уже независимым! — но и владельцем. Опираясь на оставшихся самых верных сотрудников и приняв на работу кое-кого из молодых (о своей дочери он и не вспомнил!) старый журналист сумел поставить дело так, что газета не только выправилась, но и начала приносить прибыль, и вновь поднял тираж и застращал тех, кто по мнению редактора, "мешал нормально жить

8.

людям". Если не в областных масштабах, то в районных — точно. Отцу Светланы Александровны даже предлагали баллотироваться в мэры Горенска-Колодезного, но он отказался, заявив, что каждый должен делать ту работу, в которой разбирается.

Потом старик умер. Умер от болезни, которая настигает чаще всего именно тех, кто не умеет жить, волнуясь лишь за себя. Наверное, он всё-таки понимал, что умирает, задолго до того как слёг. Иначе просто не успел бы просто составить завещание, согласно которому всё имущество — движимое и недвижимое — завещал дочери, от которой шестнадцать лет открещивался с прямо-таки средневековым фанатизмом. Светлана Александровна ничего никому не сказала, но вместе с завещанием ей передали аккуратно собранные вывески ВСЕХ её напечатанных в Москве статей. Отец собирал их все эти годы.

И тогда Светлана Александровна решила: ЕДЕМ.

Скандал на работе был страшный, настоящая битва, в которой она выстояла одна против всех, кто искренне или из корыстных побуждений не хоте отпускать её с работы. В конце концов расчёт ей дали, хотя с тех пор иначе как "безумная Светка" не упоминали. Позади осталась беготня, хлопоты с продажами и покупками, с досрочными экзаменами для Данилы и досрочными мелкими и крупными делами, встающими на пути любой другой мигрирующей семьи.

Серёгины ехали на малую родину — в Горенск-Колодезный, Воронежская область.

ГЛАВА 3

Ольховая имела только одну сторону. Второй её стороной была аллея, давшая улице своё название. Аллея, в свою очередь, росла по берегу спокойной речки с желтоватой водой; над речкой серел простой железный мостик.

Почти половины самой улицы не было тоже. На её месте громоздились серо-пыльные развалины. В одном из дворов Данила заметил беседку, увитую хмелём — беседка сохранилась, а самого дома не было.

— Это террористы взорвали? — спросила с заднего сиденья машины до сих пор настороженно молчавшая Люська.

— Нет, конечно, — успокаивающе ответила Светлана Александровна. — Тут будут строить дома для семей офицеров, которых выводят откуда-то с юга, вот и снесли старые здания. Надеюсь, наш дом пощадили.

Но развалины всё равно производили гнетущее впечатление. Скрашивало лишь общую неприглядность то, что во многих местах среди них возились люди, урчала и взрёвывала техника, и уже поднимались кое-где фундаменты новых зданий. Строили тоже военные, машины помечали знаки строительных войск, тех самых стройбатов, которые все так клянут и которыми пугаю призывников.

— Тут есть гарнизон? — поинтересовался Данила. Светлана Александровна кивнула:

— Пограничники — рядом украинская граница.