В общем, ахинею Кир нес. Заговорил меня до потери пульса. Вот приспичило! Буквально смаковал свои чувства ко мне. Виноватить меня решил? Думал, паду ниц пред ним? Его пылкие излияния ничего не говорили моему сердцу. Я слушала и пыталась уверить себя, что все это только слова, пустые фантазии неудачника. Едва ли не окрысилась на него. Мол, ноги моей теперь больше не будет в вашей квартире. А во рту наждачная сухость и язык словно прилип к нёбу. Нестерпимо ныл затылок, и казалось, что голова вот-вот взорвется. Я будто зависла в каком-то болезненном промежуточном состоянии.

«Устроил Кирилл Инке балаган. Если счастье замаячило у горизонта, надо было гнать дурные мысли и бежать за ним, задаваться целью и добиваться ее, а не распускать слюни и с горя бухать. Его любовь к Инне, тоже своего рода проявление эгоизма, – беспощадно подумала Жанна, почувствовав неприятный холодок в груди. – Надеялся стать дополнением к сильным качествам этой женщины? Губа не дура… Меня не проведешь. Гнать от себя таких кавалеров надо, чтобы и другим неповадно было. Правильно Инна поступила, нечего приваживать альфонсов. Такой, и добившись любви, не будет в услужении», – поздравила она себя с собственной проницательностью и тут же подумала: «Ну и словечки из меня полетели! Откуда они? Я же не вращаюсь в примитивном пространстве незрелой молодежи и не общаюсь с подонками».

– Кирилл говорил мне о своей любви, но так словно меня не было рядом. Он будто напрочь забыл обо мне, даже ни разу не посмотрел в мою сторону, и только слезы текли по его бледным исхудавшим щекам. Он утверждал, что «только раз в жизни был счастлив, когда влюбился в меня и даже готов был покончить с собой, воображая, будто держит меня в своих объятьях. Хотел навечно остаться в этой сладкой мечте, чтобы умереть счастливым и больше ничего не испытывать. Лучшего для себя не мог придумать. Но судьба, видно, давно наметила и определила ему другую дорогу».

«Здравый смысл перевесил или струсил?» – вклинилась я в его исповедь с ехидным замечанием.

Еще говорил, что даже присягал на верность вечно состоять при мне, но разочаровался в рыцарстве. Вот, мол, до чего дошел. Всю жизнь пребывал в любви, но она не окрыляла, а убивала его. Меня передернуло от его последних слов: «Опять жалобит, опять оправдывает себя?» Я рассердилась, но подумала: «Пусть говорит, а то, неровен час, у него окончательно шарики за ролики зайдут».

Мне казалось, что слова Кира были заимствованы из какой-то пьесы, из незнакомой мне роли, заготовлены им впрок и только ждали повода излиться, обрушиться на благодарного слушателя. Он говорил яростно, наступательно, как если бы стоял на сцене, а эти мысли не давали ему покоя, мучили, жгли изнутри, занозой вонзались в мозги. И вот, наконец, он сумел их изрыгнуть из себя, избавиться! Будто покоя не было ему на этом свете... Что-то невыносимо-грустное тлело в его, когда-то красивых, черных, а теперь задернутых туманом глазах. И что-то бесконечно-беспомощное – в безжизненно болтающихся вдоль тощего тела руках. Видно грядущая трагедия уже тогда, набирая силу, настигала его. Дрожь пробирала меня от его слов. Я пережила целый фейерверк противоречивых чувств. – Инна передернула плечами, будто отгоняя наваждение. – Ха! Жанна, ты знаешь анекдот о смешанных чувствах? Ну, тот, где теща летит в пропасть на новеньком мерседесе, подаренном зятем… Так, к слову пришлось.