— Береги запястье! — прокричал Джонс. — Она лягается, как бык! — Потом повернулся ко мне. Блеск заинтересованности ушел из глаз. Вместе с зеленью. Теперь они выглядели тусклыми и серыми, как вода в озере в пасмурный день. Это были глаза человека, который мог чуть ли не до смерти забить бродягу, найденного в грузовом вагоне, и спать спокойно, нисколько об этом не жалея. — Мистер Джеймс, должен вас кое о чем спросить. Как мужчина мужчину.

— Хорошо. — Я пытался приготовиться к следующему вопросу, который, я в этом не сомневался, вот-вот должен слететь с губ шерифа: «В вашем колодце есть еще одна корова? По имени Арлетт?» Но я ошибся.

— Я могу передать по телеграфу ее имя и приметы, если будет на то ваше желание. Она не уедет дальше Омахи, правда? У нее всего сто восемьдесят зеленых. Женщина, которая всю жизнь вела домашнее хозяйство, понятия не имеет, как прятаться. Вряд ли она отправится в восточную часть города, где дешевые пансионы. Я могу сделать так, что ее приведут к вам. Притащат за волосы, если вы захотите.

— Это великодушное предложение, но…

Тусклые серые глаза разглядывали меня.

— Подумайте об этом, прежде чем ответить «да» или «нет». Иногда женщина просто просит, чтобы к ней «приложили руку», если вы понимаете, о чем я, а потом она становится шелковой. Хорошая взбучка многим идет на пользу. Подумайте об этом.

— Ладно.

Взревел двигатель «максвелла». Я протянул руку — ту самую, которой резал горло жене, — но шериф Джонс этого не заметил. Он регулировал зажигание и газ.

Две минуты спустя о его визите напоминало лишь уменьшающееся на глазах облако пыли.

— Он даже не захотел посмотреть, — удивился Генри.

— Не захотел.

И, как оказалось, хорошо, что не захотел.

Мы быстро засыпали колодец, когда увидели, что он едет к нам. Из земли к тому моменту торчала только одна задняя нога Эльпис. Копыто находилось примерно на четыре фута ниже края колодца. Мухи вились тучей. Шериф удивился бы, с чего бы, это точно, но удивился бы еще больше, если б увидел, как земля перед выступающим из нее копытом начала пульсировать, поднимаясь и опускаясь.

Генри выронил лопату и схватил меня за руку. Несмотря на жару второй половины дня, пальцы его были холодными. Как лед.

— Это она! — прошептал мой сын. Глаза вдруг стали огромными, в пол-лица. — Она пытается вылезти!

— Черт возьми, не веди себя, как девчонка! — бросил я, но тоже не мог отвести глаз от колышущегося круга земли. Колодец словно ожил, а мы, казалось, видели биение его спрятанного в глубине сердца.

Потом земля и камешки полетели в разные стороны, и на поверхности появилась крыса. Глаза, черные, как капли нефти, моргнули от яркого солнечного света. Размерами она практически не уступала взрослой кошке. К усикам прилип кусочек окровавленной джутовой ткани.

— Ах ты срань! — прокричал Генри.

Что-то просвистело в считанных дюймах от моего уха, а потом кромка штыка лопаты Генри рассекла пополам голову крысы, которая застыла, ослепленная солнечным светом.

— Это она послала ее. — Генри улыбался. — Крысы теперь принадлежат ей.

— Ничего подобного. Ты просто переволновался.

Он бросил лопату и пошел к куче камней, которые мы собирались навалить сверху после того, как засыпали бы колодец землей. Сын сел и посмотрел на меня, захваченный этой мыслью.

— Ты уверен? Ты уверен, что она не будет преследовать нас? Люди говорят, призрак убитого возвращается, чтобы донимать тех, кто…

— Люди много чего говорят.