Изменить размер шрифта - +
Напиток пах мятой и ромашкой, и Виктория, выпив из-за переживаний сразу половину чашки, потянулась еще и за шоколадными конфетами.

Она помнила, как Арен несколько раз просил ее принять помощь психотерапевта, помнила, как обижалась на это, но сейчас не могла сообразить, почему обижалась. Да и обида ли это была? Скорее, гнев. Виктория сердилась на мужа за подобные предложения.

– Я не сумасшедшая! – кажется, именно так она тогда сказала.

– Я не считаю тебя сумасшедшей, – ответил Арен терпеливо. – Но ты из-за чего-то сильно нервничаешь, Вик. Тебе нужна помощь.

– Не нужна!

Эта его терпеливость… она раздражала сильнее всего, ведь настолько терпеливым можно быть только по отношению к тому, кто тебе безразличен. Вот и Аарон, когда Виктория однажды, где-то через месяц после свадьбы, восхитилась, сколько у мужа терпения, фыркнул: «Это не терпение, а равнодушие».

Его слова проникли в нее, словно яд в кровь. И Виктория, присматриваясь к Арену, начала замечать то, на что не обращала внимания раньше.

Он всегда слушал ее, но будто бы не слышал. Легко решал ее проблемы, просто-напросто отметая их двумя-тремя фразами и не углубляясь ни во что. Если Виктория хотела лишь пожаловаться, Арен сразу пытался найти выход из ситуации, не понимая, что ей нужны не действия, а немного его сочувствия.

«Ты что, – смеялся Аарон. – Мой брат не любит слезы, сопли и жалобы, к нему бесполезно приходить с этим. Хочешь пожаловаться – иди к кому-нибудь другому, но только не к Арену. Он на жалость не способен. Да он даже в детстве ни разу не плакал, камень, а не человек!»

Виктория вздохнула и сжала чашку. Какой же она тогда была глупой, верила Аарону, каждому его слову… Верила просто потому что он был дружелюбен, улыбался, шутил, сочувствовал. И ведь даже упрекнуть его ни в чем нельзя: он не лгал ей, рассуждая о характере Арена. Лишь подавал все так, как это было выгодно ему. А она верила – словно он купил ее веру своими улыбками.

Во рту стало горько, и Виктория поставила чашку на стол. Ну почему, почему она не сообразила гораздо раньше? Почему не рассказала Арену, не поговорила с ним? Хотя… о чем она могла ему рассказать? Аарон разговаривал с ней очень осторожно, и только теперь Виктории стало ясно, что он виртуозно дурил ей голову, при этом абсолютно не используя ложь. Если только самую капельку…

Дверь открылась, и в комнату вошел психотерапевт, с которым Виктория общалась накануне. Это был молодой нетитулованный маг одного возраста с ее мужем, довольно-таки симпатичный, со светлыми волосами, правильными чертами лица и мягкой вежливой улыбкой. Вчера она поначалу смущалась – Виктория вообще не привыкла к откровенностям, тем более с незнакомыми мужчинами, а вопросы, которые задавал Силван Нест, были очень личными, – но постепенно это ощущение уходило. Возможно, дело заключалось в том, что ей действительно становилось легче, когда она обсуждала свои тревоги, и вместе со страхами уходило смущение. Тем более что она ни разу не заметила, чтобы Силван осуждал ее – ни словом, ни взглядом. Даже наоборот – он со своей мягкой улыбкой создавал ощущение надежной подушки, в которую можно поплакать и которая не будет за это на тебя ругаться и никому ничего не скажет. Ну или почти никому.

Именно тот факт, что Нест решил поговорить с ней о своих отчетах Арену, оказался для Виктории решающим, и у нее возникла симпатия к этому психотерапевту. Ведь мог бы и промолчать, понимая, что она и так все знает. Но накануне, перед тем как отпустить во дворец, Силван сказал, глядя на нее серьезными серыми глазами:

– Ваше величество, обычно я могу гарантировать, что никто, кроме меня и пациента, не узнает ничего из содержания наших бесед.

Быстрый переход