— Все на свете лишь энергия. Человек — только сгусток энергии в замкнутом контуре. И меньше чем через сто лет все сгустки, которые сейчас живут — «проявляют себя», унесутся прочь, и растворятся в бесконечном пространстве-времени.

Затем Брэй очень убежденно заявил, что историю отношений между этими элементами энергии обычно пишут одиночные замкнутые контуры. С течением времени они тоже исчезают или совмещаются друг с другом.

— Так что, — пел Брэй, — по-настоящему не имеет никакого значения, превратят ли ирски сегодня в пыль результаты всех половых актов на Диа-мон-ди-а-не…

Эту песенку Брэй напевал, уже раскинувшись на диване в большой комнате дома Феррарисов и смутно осознавая, что вокруг него стоит десяток людей, большей частью мужчин, — смутно потому, что он закрыл глаза, как человек, который борется со сном. Он не понимал, почему он находится здесь. Мортон приказал узнать правду о Марриотте любой ценой, но было трудно понять, почему эти люди согласились потратить весь вечер на гостя, который сейчас должен был казаться им самым неотесанным пьяницей, какого они когда-либо видели.

Могут ли эти диамондианцы при их горячем нраве ответить на грубость силой? Брэй чувствовал свое тело, развалившееся в самой оскорбительной позе, какую он смог принять, и ему показалось, что очень скоро пойдет речь о его наказании.

В тот момент, когда это пришло лейтенанту на ум, он почувствовал рядом с собой движение. А потом…

Брэй заметил, что все вдруг замолчали. Наконец кто-то наклонился над ним.

Это был момент, которого лейтенант ждал. Он раскусил твердую капсулу, которую держал во рту на этот случай. С легким шумом, похожим на вздох, оболочка раскололась на языке. Капля жидкости, находившаяся внутри, мгновенно превратилась в отвратительный, вызывающий тошноту газ. Брэй очень часто учился выпускать это вещество изо рта, но все-таки его самого чуть не вырвало.

Как всегда, лейтенант пожалел того, кому в лицо попадет струя этого газа. Он услышал над собой полный отчаяния слабый крик — голос был мужской. Кто-то споткнулся и едва не упал. Потом один из мужчин, видимо тот же самый, грубо выругался.

Какая-то женщина стала шепотом отчитывать его. Но мужчину явно уже убедила вонючая струя, вылетевшая изо рта Брэя. Он громко ответил:

— Не беспокойтесь за него.

Брэй захрапел.

— И на такого мы рассчитывали, что он нас спасет! — воскликнул другой мужчина.

Брэй услышал приближающийся шум легких шагов. «Это Изолина», — подумал он. Женщина заговорила удивительно молодым голосом:

— Он похож на ребенка, а уже стал омерзительным пьяницей.

— Должно быть, Комиссия по Переговорам выбирала своих людей из отбросов армии. Где еще можно найти таких, чтобы сидели сложа руки, когда у них на глазах уничтожают пятьсот миллионов людей.

Это был голос Джеймса Марриотта. «Итак, — подумал Брэй, — я только что узнал, ради каких принципов он стал сотрудничать с повстанцами».

Услышав выдавшие капитана слова и узнав, что Джеймс Марриотт действительно совершил то, в чем его заподозрили, Брэй выполнил свое поручение. Ему оставалось лишь выйти отсюда живым.

— А где другой? — спросила молодая женщина. — Он должен был увидеться со мной утром.

Значит, это действительно была Изолина.

— Но, — продолжала она, — те, кто наблюдал за ним, сказали мне, что он потерял сознание и лежал на тротуаре в ста метрах от моего дома. Никто не знает, что с ним стало после того, как его подняли и положили в машину.

— Не тревожьтесь о Мортоне, — отозвался Марриотт без малейшего волнения. — Он был в машине этого жалкого ничтожества, которое находится перед вами, и я отправил его в госпиталь.