— «Сегодня», — повторил стриг недовольно. — А ты сама проницательность, о лучший инквизитор Империи… Как он тебя зовет?

— Что?.. — непонимающе нахмурился Курт, и тот повторил с расстановкой:

— Мартин. Как он к тебе обращается в разговоре?.. Задумался? — с усталой едкостью констатировал фон Вегерхоф. — Полагаю, это оттого, что каких-либо обращений он по возможности избегает вовсе. А знаешь, как он зовет тебя за глаза?

— Майстер Гессе, — нехотя ответил Курт, и стриг кивнул:

— Да. До сих пор. И сейчас ты не спросишь, почему Бруно молчал, ибо, сколь мне известно, об этом тебе говорили не раз, и не только ректор, и на сей раз спрошу уже я: где хваленая способность Молота Ведьм влезать в душу и располагать к себе?

— Ты что-то путаешь, — хмуро отозвался он. — Хваленой способностью Молота Ведьм является талант пробуждать в собеседнике грешные мысли о смертоубийстве.

— Ты в очень выгодном положении, согласен: увиливать от ответа и отговариваться сумрачными шуточками о собственной репутации ты можешь долго. А вопрос меж тем остается. И еще кое-что: ты давно интересовался, как у него дела на службе?

— Спрашиваю при каждой встрече. И у него, и у Бруно.

— И что говорит тебе Бруно?

— Я полагал — ты спросишь, что говорит Мартин.

— «Нормально». Так он говорит, — уверенно предположил фон Вегерхоф. — А ты не докучаешь ему выяснением подробностей. Так что тебе говорит Бруно?

— Я так понимаю, тебе и без меня это прекрасно известно, — огрызнулся Курт. — Но если ты хочешь непременно услышать это от меня, скажу: по его словам, Мартин чрезмерно рьяно взялся за службу и настойчиво пытается доказать, что Сигнум и Печать получил не зря и достоин следовательского звания.

— Доказать, что достоин тебя, — с нажимом поправил стриг. — А когда ты даже не в последний раз, а хотя бы лишь однажды сказал ему, что им гордишься?

— Я не могу им гордиться, это — понятно? Дни, когда я был рядом, можно сосчитать, не напрягаясь; хвалиться здесь совершенно нечем, но сие есть факт. Не я его воспитал — его воспитали академия, Бруно, Висконти и Готтер. Даже ты его видел чаще, чем я, и даже Хауэр с Крамером повлияли на него больше, чем я, а помимо прочего — все, чего достиг Мартин, это в первую очередь и его собственная заслуга тоже, заслуга его прилежания, ума, устремленности. Чем я могу гордиться — тем, что когда-то имел отношение к его зачатию? Это глупо.

— Mon Dieu, Гессе, — поморщился фон Вегерхоф, — ты скоро упрёшься в полвека жизни, а ведешь себя порой, как мальчишка. Можно хотя бы изредка отбрасывать свою принципиальность? Ты можешь ему это просто сказать?

— То есть, сказать то, чего я не думаю?.. Судя по началу этого разговора, Бруно и тебе во всех детальностях поведал о служебном рвении Мартина, и, стало быть, ты должен знать, каковы его успехи на этом поприще. Ведь так?

— Так. Перед тем, как направиться сюда, я видел стопку отчетов с его подписью, и стопка, Гессе, была толщиной с палец; и это по большей части не промежуточные выписки по ходу расследований, а именно итоговые отчеты. И пусть заметная их часть — это обыденная мелочь, но у тебя самого не набиралось столько даже таких расследований в его годы.

— Quod suus eam, — одобрительно кивнул Курт. — И этому человеку ты мне предлагаешь солгать в надежде, что он этого не поймет?

— Mon Dieu… — повторил фон Вегерхоф уныло.