|
Однако он ждал этой встречи. Точнее, требовал ее. Они не виделись несколько десятков лет, если не считать одного эпизода, о котором Конрауд хотел бы забыть. Он не сразу сообразил, что и как. Хьяльталин постарел и сильно осунулся. Конрауд решил, что это, наверно, от болезни. Из-за терапии он облысел, и сейчас стало еще лучше видно, какой длинный у него подбородок и как вытаращены голубые глаза на худощавом бесцветном лице. Голова была почти белоснежной. Как будто Хьяльталин превратился в пожилого альбиноса.
– Их это не касается, – тихо ответил Хьяльталин. И голос его был хриплым и грубым. – А ты хорошо выглядишь. – Они считали, будто ты собирался сбежать. – А они это записывают? То, что мы с тобой говорим? – поинтересовался Хьяльталин. – Нет, – ответил Конрауд. – Во всяком случае, мне об этом не известно. Он пододвинул стул и сел. Библия на столе была собственностью тюрьмы: потрепанная, корешок обшарпанный, обложка истертая. – Я знал, что они до меня доберутся, – сказал Хьяльталин. – Я хотел убраться. – По-моему, в Таиланд, – сказал Конрауд. – Великолепное местечко, – заметил Хьяльталин, смотря в потолок. – Мне не хотелось снова в такую камеру. – Не думаю, что нас подслушивают, но потом меня наверняка спросят, что ты мне сказал. По-моему, ты ведь ни с кем не разговаривал. Даже со своим адвокатом. – Как только я услышал, кого нашли, что это Сигюрвин – я тотчас выехал в аэропорт. Купил билет до Лондона, а оттуда прямо до Таиланда. Но они ужасно быстро сообразили. Я ведь уже в самолет вошел. Ты знал? – Нет, – ответил Конрауд. – Они решили, что я пустился в бега, потому что виновен, – продолжал Хьяльталин. – А если б я был невиновен, то и не стал бы. Но я бежал как раз потому, что был невиновен. От вот этого всего бежал. От такой вот камеры. От всей этой мутотени. Мне хотелось спокойно умереть. Вот так… и больше ничего. – Ты сказал сотрудникам полиции, что это совпадение: ты собрался в Таиланд как раз тогда, когда нашли Сигюрвина. Тебе самому это кажется правдоподобным? Хьяльталин закрыл глаза. – Я тебе не вру, Конрауд. Я тебе об этом деле никогда не врал. – Да, конечно. Сотрудники полиции, тридцать лет назад расследовавшие это дело, обнаружили, что Хьяльталину на удивление легко удавалось говорить им неправду и что он вообще патологический лгун. Он всячески изворачивался, и его неоднократно ловили на лжи. Часто он намекал на одно, а через некоторое время утверждал совсем другое и противоречил сам себе. Судя по всему, он не придавал своему вранью особенно серьезного значения, а лгал, чтобы затянуть и запутать расследование об исчезновении Сигюрвина. – Сочувствую, что ты так болен, – сказал Конрауд. – Спасибо. – А по-твоему, разумно в таком состоянии тащиться в Азию? – Я хотел посмотреть их нетрадиционную медицину. Нашел врача, который… да ты ведь мне не веришь, да? – А почему же ты тогда хотел со мной встретиться? – Ты меня понимаешь. – Я не… по-моему, никто не может понять… – А ты знаешь, Конрауд, каково это – быть в таком положении – как у меня? Знаешь, каково? Представляешь? – Нет, – сказал Конрауд. – Я такого никогда не испытывал. – Оно все время преследовало меня, это дело. С самой моей молодости. Потому что я когда-то якобы угрожал Сигюрвину. Потому что я когда-то якобы что-то такое крикнул ему на стоянке, а кто-то из ваших знакомых что-то там такое услышал. |
