Что-то с моим языком? Или кто-то тайком подменил чай на что-то другое? Может, это Сигэ вернулся пораньше и решил подшутить надо мной? Возможно, в районе лыжной базы поднялась метель, и, возвратившись, он украдкой пробрался в дом и разыгрывает меня.

Неожиданно на мгновение в глазах у него потемнело и ему послышался странный звук. Звук этот настораживал и пугал. Будто где-то в доме находилась потайная дверь, о которой не знали даже живущие в нем люди, и она вдруг открылась и снова закрылась. В глазах опять потемнело. Казалось, словно упало напряжение в сети. Из темного угла гостиной с декоративным стеллажом, из-за складок занавесок раздался отчетливый голос. От удивления и ужаса Аояма начал терять сознание.

— Ты больше не сможешь двигаться!

Когда занавески зашевелились и оттуда появилась Асами Ямасаки, Аояма решил, что это галлюцинация. "Сколько лет, сколько зим", — попытался сказать он, но во рту все онемело, и он не смог вымолвить ни слова. Все его тело было парализовано.

— Поспи немного. Скоро я тебя разбужу. Приблизившись, Асами с силой надавила большим и указательным пальцами левой руки на обе щеки Аоямы. На ее руках были надеты резиновые перчатки, какими пользуются хирурги. Рот Аоямы безвольно открылся, и спустя некоторое время слюна переполнила его и закапала через губу. Пальцы, вонзаясь в щеки, насильно открывали рот, но боли не чувствовалось. Силы покинули Аояму. Казалось, убери она свои пальцы, и он тотчас же рухнет на диван. Асами поднесла к лицу Аоямы инсулиновый одноразовый шприц.

— Тело умрет, и только нервы проснутся. Чтобы боль и страдание были сильнее в десятки раз. Поэтому немного поспи.

Асами Ямасаки воткнула иглу в корень языка Аоямы.

На несколько мгновений, пока жидкость, наполнявшая шприц, разносилась по всему его телу, Аояма провалился в сон, но вскоре проснулся от боли. Притом нестерпимой боли откуда-то из самой глубины глаз. Хрящи век были проткнуты тонкими длинными иглами, заостренные концы которых торчали снаружи. Казалось, что глаза невозможно закрыть. Аояма не мог сдержать слез. От слез пахло каким-то лекарством. С закинутыми на стол ногами Аояма полулежал на диване. Тело его было неподвижно. Он не мог пошевелить ни одним пальцем руки, в то время как часть ощущений стала необычайно отчетливой. Губы едва шевелились. Постепенно возвращались вкус и обоняние. Из-за непрекращающихся слез все было как в тумане, но предметы он видел хорошо. Они даже казались увеличенными, словно он смотрел на них через лупу. После каждой попытки моргнуть на сетчатке отпечатывался образ, напоминающий огромное засохшее дерево. Наверное, это сосуды, подумал Аояма. Звуки тоже стали громче и отчетливее. Голос Асами звучал подобно колоколу в большом храме. При каждом моргании в ушах раздавался похожий на щелчок фотокамеры звук. Первым делом Аояма, осознав, что Асами Ямасаки, по-видимому, собирается его убить, испытал, как ни удивительно, не чувство страха, а странное удовлетворение, близкое к тому, что переживаешь, когда наконец-то удается разгадать сложную головоломку. Дело не в том, что она что-то неправильно поняла. Она не смогла простить Аояме того, что в его жизни существует Сигэ. Асами выросла в презрении своего отчима, который издевался над ней и заявлял: "Не смей показываться

мне на глаза!" И от этой травмы она так и не оправилась. Она жила вместе с ней.

Мужчина, который меня предал или солгал мне, он такой же, как отчим, и потому, как и отчим, должен лишиться обеих ступней.

Такой была ее логика. Все свое время, кроме подработки, дающей ей средства к существованию, Асами использовала для того, чтобы готовиться к мести. Сближалась с каким-либо мужчиной. И, как только ей это удавалось, тут же начинала приготовления к тому, чтобы отрезать ступни этому мужчине, дабы в любой момент изменить его жизнь, сделав ее похожей на жалкое прозябание отчима. Будучи подростком, она могла только представлять себе это.