Подарки неравноценные, но это тоже установившаяся традиция, потому что в конечном счете ни та, ни другая не была мне матерью. После неизбежных восклицаний «Какая красивая!» и «Какая теплая!» наступает и моя очередь принимать подношения: от матери – галстук, а от тетушки – носки, опять же по установившемуся обычаю (носки все же могут найти применение, а что касается галстука, то он доброго слова не стоит – моя мамочка наделена каким‑то особым нюхом, он позволяет ей безошибочно находить галстук, в котором ни один нормальный человек не рискнет показаться на людях).
Отчаянный бросок по заледенелым, скованным морозом улицам – и я уже в потомственном замке Жоржа. Лиза как раз начала накрывать праздничный стол с помощью верного пажа – инженера Илиева. Сбросив пальто, я тоже включаюсь в дело, теша себя надеждой, что с большей частью работы управились еще до моего прихода. Складчину обсудили накануне, чтобы никто не чувствовал себя нахлебником и не шел на разорительные траты. Так как в нашем общежитии обжорством никто не страдает, Лиза заботится не столько о количестве еды, сколько о разнообразии – широкий стол пестрит всевозможными угощениями, начиная с колбасы разных сортов и кончая апельсинами и орешками, и получается – глаз не оторвать.
Да, чуть было не забыл про елку, которую я самолично доставил с рынка. Лиза нарядила ее, развесив несколько стеклянных игрушек и щедро разбросав по ветвям клоки ваты. Елку поставили в стороне, чтобы она никому не мешала и в то же время была у всех на виду. Пускай‑ка теперь кто‑нибудь случайно к нам войдет – ему сразу станет ясно, что у нас не собрание при домоуправлении, а настоящая встреча Нового года.
Да, елка, установленная как раз под моей картиной (той самой, что называется «Плот «Медузы»), кажется совсем не к месту в этой мрачной гостиной. Не к месту здесь наивная прелесть детских игрушек. Возможно, и Несторов пришел к такому заключению: когда хлопоты вокруг стола подходят к копну, я вдруг замечаю, что он замер перед елкой и рассматривает ее с каким‑то озадаченным видом.
– Напоминает вам детство? – спрашиваю я его.
– Напоминает новогоднюю ночь в горах. В конце сорок второго стояли лютые морозы…
Тем временем Лиза зовет нас к столу. Она садится между отцом и Владо, а мне определено место между двумя стариками – чтобы они случайно не скрестили шпаги. В отличие от Несси, сидящего с расстегнутым воротом, Димов выглядит очень торжественно, хотя мне кажется, ему больше подошли бы панцирь и ржавый шлем, нежели этот синий костюм с галстуком. Старик поразительно стал похож на изможденного Дон Кихота с гравюры Доре.
Ужин протекает оживленно, вполне непринужденно, пока Илиеву не приходит на ум, что ради приличия полагается произнести тост. Должно быть, в нем пробудились воспоминания той поры, когда он был Директором и в этом качестве участвовал в разных застольях.
– Не худо бы тост услышать! – восклицает он.
– Можно и без тостов, – бормочет Несси, но так тихо, что слышу его один я.
Но тут вступает Лиза:
– Это вам, Тони, следует произнести тост – вы, журналисты, мастера по этой части.
– Совсем не мастера, – возражаю я, однако машинально встаю и так же машинально гляжу вокруг, при этом мой взгляд естественно цепляется за висящую напротив картину. Меня подмывает сказать: «Я предлагаю выпить за потерпевших кораблекрушение!», однако такой тост представляется мне слишком мрачным для новогоднего вечера, и я произношу нечто более неопределенное:
– Давайте выпьем за тех, кто в море!
– За тех, кто всегда в бою! – слышится умиротворенное рычание Несси.
– Кто сражается за справедливость! – уточняет Рыцарь, чтобы напомнить: сражаются ведь за разные вещи. |