— Я всех подвезу — и прежде Анну Павловну. Вы позволите?

— Нет, я пойду через рощу. Не хочу. Я одна.

— А ведь она и вправду осталась одна, — с жалостью сказал актер, глядя вслед — легкой тени в предутреннем тумане. — Немое, разумеется, дело… я растроган, слезы сейчас потекут. Не мое дело, говорю, математик, но я бы проводил женщину.

— Вот и проводите.

— Кто вы там? Кандидат или доктор? До президента Академии наук ведь дойдете с такими железными…

— Может, я догоню? — подал голос Петя.

— Давайте-ка, свидетели, прощаться, — заговорил я. — Где машина?

— Да вон на обочине.

Мы подошли к «Жигулям», Петя по привычке спросил:

— Иван Арсеньевич, можно, я к вам буду ездить?

— Можно.

— Тогда уж и мне разрешите продлить знакомство. Или с моими мелкими грешками я недостоин…

— Простите меня, я был не в себе. Я не победитель.

— Победитель! Как вы меня сегодня долбанули! Требуется продолжить и кое о чем поспорить.

— А я не хочу спорить — вы меня освободили, — вдруг заявил Борис и протянул мне руку. — Мы, конечно, больше с вами не увидимся вы знаете почему. Я хочу на прощанье старомодно, по-эстетски снять шляпу перед великим сыщиком.

— Ура! — рявкнул Вертер, и подхватил актер.

И они уехали. Я побежал. Кленовая аллея. Полянка. Смутно белеющие ромашки. Нежные венерины башмачки. Дальше пруд, кладбище, березовые кущи, старый забор, старый дом… Господи, как хорошо!

Я дышал, я жил полной жизнью и услышал тихий безнадежный плач. Так, она в беседке!

Она плакала в беседке.

Я ее почти не видел, но сильно чувствовал. Вошел и сел рядом. Мы молчали.

— Анюта, я в отчаянии.

— Почему? — недоверчиво, сквозь слезы спросила она.

— Всю ночь терзал тебя ревностью… как будто я сам, подонок, имел терпение ждать тебя.

— Как ты смеешь так говорить о себе! Замолчи!

— Да кто я такой, чтобы учить…

— Ты есть ты. — Длинная-длинная пауза. — Я чувствую, он сказал тебе.

— Сказал — да ведь не может быть?

— Может.

— Что может? — я замер.

— Ты знаешь.

— Что может?

— Я тебя люблю.

— Анюта!.. Он говорил мне, я не поверил, я неудачник.

— Как хорошо! — она засмеялась, слезы зазвенели смехом. — Ты не будешь копить на машину и дарить мне драгоценности?

— Никогда, — я коснулся губами пылающей щеки, жгучих слез. — Ты меня охраняла.

— Постоянно. Пряталась в кустах и подслушивала.

— Твой зеленый сарафан — мой самый любимый. Помнишь, я догнал тебя под кленами, и ты сказала, что умерла, что тебя нет, помнишь? Тут до меня дошло наконец, что ты есть, так есть, что… ну, вся жизнь моя — тебе, если ты возьмешь.

— Нет, я сразу поняла, как только вошла в палату и тебя увидела. Я испугалась и прямо из больницы поехала в Москву. Я просила его ничего не рассказывать.

— Да, да, он говорил мне, что уже по твоему звонку догадался, что ты…

— Что я тебя люблю. А я сказала даже, что не доверяю тебе, ты тот еще тип. Я ужасно боялась, что ты узнаешь про меня, ну, про все эти дамские мерзости… и все для меня будет кончено.