— Таким образом, вчерашний день был исключением?

— Пожалуй. Да, действительно.

— Всем было известно, что вы с мужем отправляетесь на банкет?

— Всем, наверно. Ну да, я сама на кухне упомянула, что не надо на завтра обед готовить. Мне Володя только в четверг и сказал.

— Для вас это было неожиданностью?

— Нисколько. Давно собирались отпраздновать первый крупный контракт.

— Кто вас слышал на кухне?

— Девочки и хозяйка. Нет, Насти не было. Юля и хозяйка.

— А про тетю Май?

— Ну, про кладбище она не даст забыть. — Любовь улыбнулась мельком. — Готовится заранее.

— Вы случайно не помните, в прошлом году она вернулась с кладбища позже?

— Не помню… Да мы же только первого ноября переехали.

— Наконец, Анатоль?

— И про него знали. Все, наверное.

— Он говорил, к которому часу уйдет?

— В три. Когда я уходила, чтоб ехать в «Прагу»…

— Во сколько?

— Должно быть… сейчас. В половине четвертого.

— А я, вероятно, шел по бульвару. Туман.

— Да, красиво, но сегодня лучше, чисто, ясно. Когда я закрывала калитку на щеколду, то увидела Анатоля.

— Где?

— На крыльце восьмого дома, где свадьба. Он там с кем-то курил.

— А он заметил, как вы уходили?

— Заметил. Рукой помахал, ну и я в ответ.

— Дома в это время никого не было?

— Кажется, нет.

— О чем вы сейчас подумали?

— О голосе. На фоне музыки.

— Кто-то пел?

— Нет, говорил. Слов не различишь…

— Откуда доносился голос?

— Как будто звучал он в доме… или в саду. Стоял туман, я одевалась, причесывалась…

Раздался стук в дверь, «заговорщики» одновременно вздрогнули.

— Саня, ты уже проснулся?

— Да, тетя Май!

Майя Васильевна сунулась было в комнату и замерла на пороге, неприятно пораженная.

— Ах, простите, что нарушаю тет-а-тет…

— Да ну, тетя Май, входите.

— Я варю кофе. Через десять минут завтрак.

— Хорошо, спасибо.

Тетка вышла, Саня спросил шепотом, склонившись над Любовью:

— Голос мужской или женский?

— Не могу сказать. Очень тихий, далекий. Плюс музыка. Не исключаю слуховую галлюцинацию, знаете, звон в ушах. В общем, под присягой я бы ручаться не стала.

— Видите ли… — он подошел к двери, резко распахнул: одновременно Анатоль открыл свою комнату, поток бледного света озарил багровую физиономию, искаженную болью (очевидно, страдает со вчерашнего); оба молча, как-то церемонно раскланялись. Саня постоял в задумчивости на пороге, вернулся, присел на край стола; снизу — ее лицо, устремленное к нему. — Тетя Май настаивает, что была дома, то есть пришла с кладбища в начале четвертого.

— Я ее не видела, вообще никого, кроме Анатоля.

— А по дороге к метро… ах да, туман, — он помолчал. — Как вы думаете, тетя Май отбирает ключи у бывших жильцов, ну, у тех, которые съезжают?

— Не сомневаюсь. Она настоящая хозяйка, буквально погруженная в этот быт… для нее, по-моему, ничего больше нет.

Вспомнилось ночное лицо, обращенное к иконе, полное страдания. Что мы знаем друг о друге, что я знаю об этой женщине, которая влечет к себе так сильно, так безнадежно?

— Стало быть, — заключил он холодновато, превозмогая внутренний жар, — впустить жертву в дом мог только кто-то из жильцов.