— А вы уверены, что он вообще существует?

— Их свидание видел студент. В прошлом году 13 октября в саду на Жасминовой.

— Я уже женился! — вскрикнул балерон. — Год назад в октябре! И счастлив.

Может, он женат, например… вспомнились слова следователя… а вот ее облик весьма и весьма противоречивый…

— Какого числа была свадьба?

— 7 октября.

— Печерская знала об этом?

— Знала.

— Откуда?

— Да мало ли у нас в театре сплетников. Знала и поздравила.

— Поздравила? В общем, вы расстались по-хорошему?

Юный принц опять превратился в мужчину, то есть помрачнел и посуровел.

— По-хорошему. А недели через полторы после свадьбы в театр является маньяк с православной бородой: где моя бывшая жена. Я к нему отнесся милосердно, даже познакомил с Лялечкой.

— Это ваша нынешняя жена? Тоже балерина?

— Никаких балерин! — воскликнул балерон нервно, чуть не со страхом. — Она географ, просто заехала за мной в театр. И я его поил кофе, а? С коньяком. Убийцу! Но тогда он производил впечатление, скорее, жалкое, чем зловещее.

— Как вы считаете, Печерская была способна на самоубийство.

— Об этом меня спрашивал следователь.

— Ну и?

— Она была способна на все, — твердо заявил Валентин.

— В каком смысле?

— В психологическом.

— Что же она вытворяла?

— Ничего. Грубо говоря: бодливой корове Бог рог не дает.

— Ее нет в живых.

— Молчите уж! Я сам и кремировал… то, что осталось. — Валентин передернулся.

Сане все противнее становился и сам балерон, и их разговор о «несчастной», о которой с восторженной жалостью вспоминал философ. И которую задушил? Невероятно! И все же Саня продолжал настойчиво:

— Поясните свое умозаключение.

— А, вечно воображала себя героиней… Жизелью, Одеттой. Знаете, я вам что скажу? Эти восторженные натуры обычно неплохо устраиваются.

— В могиле.

— Ну да… ну, — балерон сбился. — Эта вечная скорбь и трепет. Она должна была влипнуть в какую-нибудь историю, я всегда чувствовал.

— И вовремя избавились. Вы сказали, что Печерская была способна на все. Могла ли она иметь дело с оружием?

— Вы намекаете… — изумился Валентин. — Да ну, ерунда! Пистолет же принадлежал убийце, так?

— Наверно, так. Конечно, так… Просто застряло в памяти: ее сумка на столике, рядом пистолет.

— Да где б она его раздобыла? Ерунда! Вот веночек восковой — в ее духе. Тут эстетика, экстаз.

— То есть версия следователя о замысле «совместного ухода» Анатоля и Печерской вас устраивает?

— Устраивает. — Валентин поднялся. — Я хочу жить, а не копаться в останках. Прощайте, — и он пошел по аллейке, изящный, стройный, легконогий, как счастливый принц.

Что же в действительности она сказала ему в связи со свадьбой? Поздравила? Может быть. И бесследно исчезла. «Она была способна на все» — многозначительная фраза. И страх. Я ощущаю в нем… да разве в себе самом я не ощущаю страха? Чем дальше углубляюсь я в эту историю («копаюсь в останках», по мерзкому выражению балерона), в эту современную историю, фантастическую и мрачную, тем сильнее жажду… ну пусть по-книжному, я книжный червь: жажду света, воздуха, глотка живой воды.