На мгновение оба смутились.

– Ты классно выглядишь.

Еще он заметил, что Дафна сильно похудела. Она тяжело работала, и это было видно, но в то же время она выглядела очень счастливой. В ее глазах была улыбка и еще что‑то, что обеспокоило. Дафна как‑то изменилась, она стала, пожалуй, еще более женственной, более сексапильной. И мысли Мэтта моментально вернулись к мужскому голосу, ответившему, когда он звонил. Идя за ее багажом, он пытался выбросить это из головы, но не мог.

– А что ты там делала, помимо работы?

Она похорошела, и ему почему‑то очень хотелось знать причину этого. Глядя на Мэтта, Дафна улыбалась, понимая, как уединен он в своем Нью‑Гемпшире и как всецело погружен в работу. О ней и Джастине было несколько заметок в газетах, но он, вероятно, не видел ни одной. Насколько она знала Мэтью, он не читал светских сплетен.

Дафна снова улыбнулась, когда Мэтт появился с ее сумкой.

– Ты что такой серьезный, Мэтт? – шутливо спросила она. Она не хотела говорить ему о Джастине.

– Я просто рад тебя видеть, Дафф... Даже не знаю, что сказать...

Взгляд Дафны мягко скользнул по его лицу, и она кивнула.

– Расскажи мне об Эндрю.

В его взгляде она почувствовала вопросы, но не хотела на них отвечать. Ее жизнь в Калифорнии и жизнь здесь, целиком подчиненная сыну, отличались в корне. Мир Джастина Уэйкфилда, казалось, был за десять тысяч миль отсюда, и до известной степени этот приезд воспринимался как возвращение домой. Она приехала домой одна и была рада этому.

Когда они сели в машину и направились из аэропорта на север, Мэтью стал рассказывать ей о переменах в школе, двух новых сотрудниках, экскурсиях на природу и палаточном походе, который намечалось провести в июле. Дафна ужасно сожалела, что не сможет в нем участвовать.

Сидя рядом с ним в машине, она вздохнула:

– Знаешь, Мэтт, у меня такое ощущение, что я не была здесь целую вечность.

Он хотел ей сказать, что воспринимает ее отсутствие так же, но посчитал это не совсем уместным.

– Как ты думаешь, сколько еще продлится работа над фильмом?

– Я бы сама хотела знать. Может, еще три месяца, а может, шесть. Пока все шло достаточно гладко. Но все мне говорят, что надо быть готовой к затяжкам. Говарду не нравится, когда они происходят, да и никому не нравится, но ничего не поделаешь, и мне кажется, что раньше или позже какие‑то проблемы должны появиться. Во всяком случае, к Рождеству я наверняка вернусь.

Мэтью кивнул, а в его глазах было разочарование.

– Я к тому времени уже буду сидеть на чемоданах. Новый директор из Лондона должен заступить с первого января.

– А ты не думаешь остаться, Мэтт? – спросила она грустно.

– Нет. Говардская школа – это замечательное место, но я хочу вернуться в Нью‑Йорк. – Он улыбнулся ей. – Думаю, я не создан для сельской жизни. Иногда мне кажется, что я здесь глупею.

Дафна рассмеялась и посмотрела на лицо Мэтта. Это было такое сильное, красивое лицо, совсем не похожее на классическую красоту Джастина. У Мэтта была своя красота, в нем чувствовалось солидное, добротное качество – черта настоящего мужчины, а не идола.

– Я тебя понимаю. Когда я жила здесь на протяжении года, мне даже не хватало нью‑йоркской грязи и шума.

Она подумала о Джоне, и ее взгляд затуманился.

– Ладно, я скажу тебе честно. Мне недостает того, что можно предложить детям в Нью‑Йорке. Музеев, балета... – Он понизил голос: – Моей сумасшедшей сестры.

– Как она?

– Марта? Прекрасно. Близняшкам на прошлой неделе исполнилось пятнадцать, и они обе получили в подарок по стереомагнитоле. Марта говорит, что теперь наконец по‑настоящему благодарит судьбу, что глуха. Она только чувствует, как от музыки дрожит мебель, а Джек, ее муж, говорит, что дуреет.