И вдруг – прошло всего несколько месяцев с Фириной свадьбы, как сказала Мария Моисеевна, «прошло всего-то ничего» – и Фаина вышла замуж!.. Тихая Фаина вышла замуж не выходя из дома, за соседа из Толстовского дома, из подъезда напротив, сына профессора Кутельмана, – перетекла, как ручеек через двор, в другую жизнь, взлетела по социальной лестнице, очутилась в огромной профессорской квартире.

Профессор Кутельман – автор учебника математики, по которому Фаина училась на физфаке, его ученики – кандидаты и доктора наук по всему Советскому Союзу. Илья шутил: «Профессор Кутельман – это советская аристократия, он граф, а Эмма – сын графа, виконт де Кутельман».

– Фенька, как это у вас так быстро? Это что, тайная страсть? – приставал Илья. Кутельманы переехали в Толстовский дом не так давно, Фира и Фаина с Эмкой не были даже толком знакомы – какой-то маленький, щупленький, выбегает из подъезда с портфелем, здоровается и пробегает мимо. И вдруг – замуж!

– Фенька, ты что, по расчету? – не успокаивался Илья.

Фаина улыбалась. У Фиры характер, но и у Фаины характер.

– Конечно, Фаина его любит, она же выходит замуж, – строго ответила за нее Фира. – И, пожалуйста, не называй ее на свадьбе Фенька.

Фира была свидетельницей на свадьбе.

Девочки прежде никогда так близко не видели живых профессоров – только на лекциях, и никогда не бывали в отдельных квартирах в Толстовском доме. Оказалось, что профессорская квартира в точности такая, как их коммуналка, – та же квадратная прихожая, длинный коридор с комнатами по обеим сторонам, только пустыми комнатами, а в их коммуналке в каждой комнате жила семья. В конце коридора большая кухня с чугунной плитой, холодная кладовка с окном – все, до метра, точно так же, как у них.

В их коммуналке жило шесть семей, 22 человека, а здесь двое – профессор Кутельман и его сын Эмма, теперь будут жить трое, те же и Фаина. В квартире обычная советская мебель, тонконогие кресла, сервант, рядом с ними бюро с львиными головами и диван с высокой резной спинкой выглядели как хлам, который поленились вынести на помойку. Везде книги. Разрозненная посуда. Фириной матери на свадьбе досталась кузнецовская тарелка с отбитым краем, Мария Моисеевна, покрутив тарелку в руках, разочарованно прошептала дочери: «Профессор у Феньки какой-то ненастоящий, настоящие-то профессора живут, как баре».

В определенном смысле Мария Моисеевна была права, профессор был «ненастоящий».

Профессор был ненастоящий, и привычке к барской жизни неоткуда было взяться. Осенью восемнадцатого года Кутельман-старший пришел в Ленинград пешком из украинского города Проскурова – такой вот еврейский Ломоносов. Оказалось, что любовь к математике спасла Кутельмана от смерти – в феврале девятнадцатого года в Проскурове произошел страшнейший погром, петлюровская армия за четыре часа вырезала больше полутора тысяч евреев.

Кутельман учился в университете, на кафедре чистой математики на 10-й линии Васильевского острова, его особенно интересовала петербургская школа теории чисел, выучился, работал над теорией чисел, много печатался. В тридцатом году в качестве активного члена Ленинградского физико-математического общества приехал на Первый Всесоюзный съезд математиков в Харьков. За двенадцать лет он впервые приехал в родные места, и поездка эта была странной – горькой до невозможности и до невозможности счастливой.

Кутельман пытался найти кого-нибудь, кто знал, как погибла его семья, – нашел и подумал: может быть, лучше было бы не искать?.. Одно дело знать, что родителей и сестер больше нет, а другое – с мучительной точностью представить, как произошло, что их больше нет… Казаки ворвались в синагогу, разорвали свитки, убили молящихся мужчин, потом изнасиловали и убили женщин и… и девочек.